Яков ничего не сказал. Но не потому, что он не знал, что к этому моменту Лены уже не было в Минске. Он мог бы сказать про явочные квартиры и укрытия в случае опасности. Но он молчал. Его больше двух месяцев держали в тюрьме, пытали и истязали, а потом повесили рядом с трупами остальных из группы. В том числе и Василька…
— Вы сами виноваты, что привлекаете детей, — заметил Ротбауэр, когда Лена не сдержалась и обожгла его взглядом, полным ненависти, при упоминании смерти мальчика. — Их смерть только на вас, неужели не понимаешь?
И все это время — на протяжении двух месяцев, что велось так называемое дознание, Лену искали по Минску и окрестностям. О, ей несказанно повезло, что ее не нашли еще тогда, в начале лета прошлого года! Когда злость еще плескалась, как раскаленная лава, а шрамы болели нестерпимо, напоминая каждый день о ее предательстве. И если ее невозможно было найти самому, то вдруг захотелось, чтобы ее убил кто-то другой. Чтобы свои же придушили или пристрелили как неугодную собаку. Пусть это будет быстрая смерть, но все-таки…
И по Минску был запущен слух, что группу сдала своя же, связная по кличке Балерина. Люди шептались об этом на рынках, на работах и даже у места казни, глядя на повешенных с табличками на груди.
«Вы слышали, это Балерина сдала группу… Она ведь жила с немцем. И не просто жила, а сожительствовала. Шлялась с немцами по ресторанам и театрам, это все знают, видели-видели. Наши думали, что она собирает информацию, а она старалась только ради новых хозяев. Говорят, она сейчас в Берлине. Живет и в ус не дует… Немецкая подстилка!»
Ротбауэр замолчал на какое-то время, явно наслаждаясь впечатлением, который произвел его рассказ на Лену. А ее это известие буквально придавило к полу. У нее еще оставались в Минске друзья и знакомые, и каждый, кто видел среди казненных Якова, мог легко догадаться, о какой балерине идет речь.
Все ее прошлое было поругано, запятнано ложью, осквернено. А будущее… У нее нет будущего теперь. Кто поверит, что это не так, что она не предавала группу, когда единственный человек, который мог бы опровергнуть это, юный Василек, был мертв?
— Я только потом понял, что ты ни за что бы не бросила свою сумасшедшую мать, — произнес Ротбауэр, и Лена почувствовала даже благодарность в этот момент за эти слова. Они снова вызвали злость, и именно она вытащила из того состояния, в которое Лену ввергли слова немца. — И я начал думать, куда ты могла деться. Допустим, ты все еще жива, думал я, что могло помешать тебе вернуться к ней? Меня осенило только спустя время. Но и тут мне не особо везло. Знаешь, сколько Елен, Ален, Лен Дементьевых было привлечено для работы на великую Германию? Сотни! И ты, хитрая маленькая дрянь… ты ведь знала, что я могу тебя искать, правда? И намеренно исказила свои данные — имя отца, место проживания до войны, профессию. Если бы не гауптштурмфюрер Цоллер и его внимательность к деталям, я бы, наверное, еще долго искал тебя по всей Германии. Но вот я тут!
Ротбауэр так неожиданно ударил в ладони, что Лена вздрогнула. Он заметил это и улыбнулся довольно.