— Не вижу, как мне может помешать поездка в Тюрингию. Наоборот, местный воздух и термальные воды источника у Орт-ауф-Заале пойдут мне на пользу. И быть может, вызовут какие-либо перемены к лучшему. Сейчас я пока явно топчусь на месте. Кроме того, мне нужно забрать мои вещи. Хочу предстать перед комиссией в следующем месяце со всеми наградами, а они остались в Розенбурге.
— Дорогой, я могу сама привезти тебе вещи, не стоит из-за этого делать перерыв в лечении, — проговорила баронесса. — Ты же знаешь, я готова на все ради тебя. Даже поехать в деревню осенью, когда все так промозгло и сыро.
И Рихард согласился с матерью, что скорее всего, так будет лучше. Хотелось поскорее разделаться со всеми назначенными ему процедурами и приблизить день окончательного обследования. Но в ту же ночь, когда ему снова не спалось, и он снова раз за разом прокручивал воспоминания о Лене, вспомнил, что в момент их первой встречи они были в парке Розенбурга. Потому что у их ног крутились Артиг и Вейх. А этот фрагмент потянул за собой другой — о том, как он однажды летом встретил Лену на станции. Рихард вдруг вспомнил, что она почему-то выделялась среди прочих — без шляпки, без багажа. Просто стояла на площади перед зданием станции и ждала, когда он сбежит по ступеням. И вспомнил острое облегчение, которое ощутил в тот момент.
«Она была в Розенбурге? Как — кто? Как гостья? Но иначе мама бы сказала, когда услышала имя от меня», думал Рихард, растирая сигарету в труху от волнения. Мысли метались в голове, как перепуганные птицы, и в это мешанине сложно удавалось ухватить за хвост хотя бы одну. Можно было дождаться утра, когда закончится действие веронала, и мать выйдет из своей комнаты после долгого сна. Но до этого момента было несколько часов, и он никак не мог выдержать столько времени без ответов. Тем более, в Розенбурге оставались его личные вещи — награды, записная книжка, фотокарточки.
Рихарду удалось приобрети билет на самый ранний поезд до Йены, который он мысленно подгонял, чтобы побыстрее приехать на место. Он не сообщил о своем приезде в Розенбург, потому пришлось искать, чем добраться до замка самостоятельно. К счастью, повезло — один из бауэров, чей хутор располагался по соседству с имением, приехал в Йену сдать молоко и масло для продажи. Пожилой немец с удовольствием подвез Рихарда на своем небольшом грузовичке на газе, от запаха которого разболелась к концу путешествия голова. Но эта боль меркла перед странной эйфорией, разлившейся волной в груди Рихарда, когда грузовичок миновал одни из ворот усадьбы и покатил по парковым аллеям. От предвкушения вдруг забилось сердце, отдаваясь гулко в ушах, и на какое-то мгновение ему показалось, что он потерял слух. Но нет, все чувства работали исправно — он слышал, как прошелестели шины по гравию, когда бауэр лихо подкатил к самому крыльцу, и как кричит недовольно Биргит, выскочившая из-за входных дверей. У Рихарда сжалось сердце, когда он заметил, как постарела и похудела за эти несколько месяцев их верная домоправительница.
— На задний двор! Все, кто продает что-то — на задний двор! — махнула она рукой и замерла на секунды, когда заметила барона, выпрыгивающего из кабины грузовичка. На какое-то мгновение на ее лице вдруг появилось странное выражение, словно она не рада была видеть Рихарда. Но Биргит так быстро взяла себя в руки, что он решил — ему просто показалось. Это же Биргит, которую он знал с самого детства.
— Господин Ритци! — воскликнула она, всплеснув руками. — Мы вас не ждали! Вы бы предупредили, я бы отправила Петера на станцию. Да еще и хозяйские половины плохо протоплены…