На осколках разбитых надежд (СИ)

Казалось, что в последнее время буквально все оборачивается против него. Куда бы он ни ткнулся, за что бы ни взялся, все обращается неудачей. Контакт Бэрхен, через который Удо Бретвиц хотел узнать в каком лагере находится Лена и за какое наказание, был неожиданно арестован гестапо. Бретвиц прислал об этом записку позавчера и попросил не появляться временно у него на квартире. Тогда Рихард решил запихнуть свою гордость и неприязнь подальше и попытаться узнать о том, что произошло летом, у гауптштурмфюрера Цоллера. В конце концов, он явно замешан во всем этом, как офицер гестапо. Вряд ли оберштурмбаннфюрер провернул свое дело без участия местных властей. В Германии все творилось под прикрытием закона, даже то, что касалось бесправных работников с Востока.

Но и с Цоллером его ждала неудача. Как выяснил в ходе телефонного разговора Рихард, тот был неожиданно направлен в Остланд в конце июля на замену погибшего под Могилевом начальника отдела местного управления гестапо. Странное назначение, на взгляд Рихарда. В настоящее время, когда на днях на всю страну прогремела новость о том, что местные бандиты убили гауляйтера Белорутении[99], такой перевод казался скорее наказанием, чем повышением по службе. И Рихарда это очень настораживало.

Теперь оставалось только жалеть, что в свое время Рихард не пожелал заводить близкого знакомства ни с кем с Вильгельмштрассе или из дворца Шуленбургов[100]. Такие связи сейчас очень бы пригодились. Он подозревал, что такие знакомства были у матери. Например, она свободно общалась с Маргеритой Шпеер, женой «нового фаворита Гитлера», как называла его баронесса.

Но беспокоить мать по этому поводу Рихард не хотел. Во-первых, он не хотел, чтобы мама «светилась» перед СС расспросами об узнике исправительного лагеря. А во-вторых, если говорить откровенно, он сомневался, что она стала бы привлекать свои связи для того, чтобы узнать о судьбе Лены, на фоне того открытого разговора в Розенбурге. Иногда Рихарду приходило в голову даже, что мама наоборот была рада тому, как сложилось все в итоге. Честь семьи была спасена чужими руками — это ли не благо? Собственная совесть при этом совершенно чиста. А потом Рихард тут же одергивал себя, злясь на себя, что так думал о матери. Дядя Ханке был бы в ужасе от подобных подозрений.

— Фон Ренбек! — вырвал Рихарда из мыслей голос Генриха Витгенштейна, который стоял у его столика с бокалом в руках. Рихард с удивлением заметил, что пока он сидел, задумавшись, зажженная сигарета, которую он так и не поднес к губам, успела погаснуть, а на окнах опустили темное полотно светомаскировки.

— Что-то случилось? — встревоженно нахмурился Витгенштейн, когда Рихард поднял на него взгляд. — Была комиссия? Была, я вижу по лицу. Мне жаль. Пойдете на перекомиссию?

Они оба знали ответ, который можно было не озвучивать вслух. Потому что понимали — для тех, кто уже ощутил свободу полета, едва ли была привлекательна жизнь на земле. Особенно сейчас, когда воздушная борьба разворачивалась уже над их страной, и каждый летчик был на счету.

Оказалось, что Генрих недавно приехал в Берлин из Ставки, где получил Дубовые листья к своему кресту из рук Гитлера. Он как раз собирался отпраздновать это событие здесь, в «Кемпински» и подошел пригласить Рихарда к их столику, когда заметил его, одиноко сидящего в зале. Отказываться было бы невежливо, тем более, часть сидевших за столом Генриха летчиков он хорош знал. Например, Вальтера «Нови» и Гюнтера Ралля[101], с которыми служил на Восточном фронте в начале года. Как выяснилось, они тоже имели повод праздновать в этот вечер — оба получили вместе с Генрихом награды из рук фюрера.

— Заодно отметим ваше повышение, господин майор фрайгерр фон Ренбек, — провозгласил Витгенштейн, разливая шампанское, которым начинали вечер. — Пусть известие о следующем вы встретите на летном поле!

— Не берите в голову решение «белых халатов», — сказал после тоста Ралль Рихарду, постучав себя по золотому нагрудному знаку «За ранение». — Я слышал вашу историю, фон Ренбек, и она чертовски напоминает мою за некоторыми исключениями. Я не рассказывал вам, как познакомился с моей женой Гертой? Она была моим лечащим врачом в госпитале, куда уложили меня проклятые «красные» в ноябре 1941-го. Сбили где-то между Таганрогом и Ростовом. Я еле дотянул до наших. Садился аварийно, и как результат — перелом позвоночника в трех местах. Все до единого мне твердили, что я отлетался. Более того — я никогда не встану на ноги. Но посмотрите на меня! Я не только вернулся в полк, но и с успехом доказал, что меня рано списывать в инвалиды — получил Рыцарский крест всего черед два месяца после возвращения. Не сдавайтесь, фон Ренбек, золотой знак — еще не черная метка.

— Теперь я понимаю, что вас задержало в госпитале почти на год, Ралль. Признайтесь честно — вы просто не желали покидать так быстро своего лечащего врача, пока не уговорите ее выйти за вас замуж, — пошутил один из летчиков, и все дружно рассмеялись этой шутке.