Лена еще долго стояла, затворив замок на двери уборной после этого собрания, распахнув окно в октябрьские сумерки. Хотелось до дрожи в коленях забраться на подоконник и прыгнуть вниз с высоты пятого этажа на камни дрезденской мостовой. Чтобы все наконец-то закончилось.
Все переменил снег, который вдруг россыпью белой крупы посыпал с серого неба, напоминая о той рождественской ночи, когда Рихард впервые поцеловал ее. Эта россыпь ударила в лицо, отрезвляя и возвращая на мгновения в прошлое, такое желанное и всегда недосягаемое.
Как заклинание из былого вдруг пронеслось в голове. Заставило отступить от окна, уступая напору ветра, швырявшего ей в лицо снежинки и смешивая их со слезами на лице. А потом вспомнилось когда-то принятое решение помочь дожить до конца войны и Мардерблатам, заживо запертым в шкафу, как в гробу, и пленным, которые даже во время своего страшного заключения не теряли силы духа. И именно это в конце концов вынудило закрыть створки окна и выйти вон из уборной в коридор, где ее уже устала ждать Ильзе, торопившаяся на встречу с очередным поклонником, приехавшим в отпуск с фронта.
И Лена вспомнила об этом случае и собственных мыслях в тот день при разговоре с Людо и тут же помрачнела. Не смогла она помочь пленным, как получилось. Даже об оружии, которое прятала в подвале до сих пор, как последняя дура, не вспомнила. Быть может, если бы у пленных был тот «люгер», те смогли бы сделать хоть что-то против немцев. Забрать с собой чью-то жизнь взамен своих. Хотя бы так…
— Ты не должна больше бывать на станции, когда там работают пленные, — резюмировал Людо допрос, который устроил Лене. — Мы же говорили тебе, что нужно быть осторожной. Сейчас все следят за всеми. И каждый второй — доносчик гестапо. Если твой интерес к ним заметил кто-то, к нам не преминут явиться «гости». А таких «гостей» не нужно никому.
Позднее Лена думала, не подсказал ли судьбе своими словами дальнейший путь Людо. Ведь следующим же вечером после этого разговора, когда Лена открыла входную дверь в дом на Егерштрассе, то обнаружила, что ее возвращения ждали совсем не Гизбрехты. Сразу же в темном коридоре ее встретил солдат в форме с нашивками СС. Она не успела даже переступить порог, как он шагнул к ней из глубины коридора и крепко схватил за локоть, лишая возможности любых маневров. Наверное, уже привык, что многие пускались в бега, едва только замечали его, потому поспешил лишить ее такого шанса.
Сердце Лены упало сначала куда-то в живот, а потом подпрыгнуло резко вверх к горлу, мешая дышать.
И с удивлением отметила, что в гостиной, куда ее практически протащил солдат от самой входной двери, ее ждет совсем незнакомый молодой оберштурмфюрер с темными набриолиненными волосами, так блестевшими в свете люстры над столом.
— Вы задержались, фройлян, — без приветствия и без представления обратился к Лене офицер, едва ее силой усадили на стул напротив за противоположной стороной стола. — Вы ведь заканчиваете работу в шесть, верно? И приезжаете домой в начале восьмого. А сейчас уже время к началу девяти.
— Собрание «Веры и Красоты» закончилось позднее обычного, — ответила Лена, быстро окинув взглядом комнату. Никого из Гизбрехтов в ней не было. Только офицер гестапо и солдат, застывший в карауле на пороге. Несмотря на внешнее хладнокровие, которое Лена изо всех сил старалась сохранить, ее просто разрывало сейчас от самых разных эмоций. В висках вместе с ритмом сердца отбивались вопросы.