На осколках разбитых надежд (СИ)

Но не Рихарда. Должна бы, как положено ненавидеть советской девушке захватчика своей страны, но нет. Даже сейчас, принимая в свое сознание страшное для нее понимание, что он убивал советских летчиков, она не питала к нему ненависти. Даже сейчас чувствуя пустоту вместо биения маленького сердца ребенка внутри, убитого скальпелем нацистского хирурга, она не переносила вину за это на Рихарда, как он когда-то пророчил ей. Или, например, убийство советских пленных в лагерях поблизости от Фрайталя. Она знала его, чувствовала сердцем и не верила, что он может хладнокровно, как Дитцль выстрелить в затылок человеку. Пусть и не знала, что происходило там, в Крыму.

Он был солдатом проклятой Германии. Он был нацистом. Любовь к нему навсегда останется маленьким пятном на ослепительной поверхности этого необъятного чувства, которое, как казалось, только разрослось после потери Рихарда до немыслимых размеров и уже не греет, а жжет больно всякий раз, до стона, до мучительного крика, оставляя никак не зарастающие раны…

И все-таки она любила его. До сих пор. Несмотря ни на что. И все бы отдала только за то, чтобы сейчас в дверь домика на Егерштрассе, постучались, и на пороге появилась мужская фигура. В ненавистном мундире люфтваффе. С наградами за победы на фронтах несправедливой войны.

— Лене, ты будешь завтракать? — вторгся в мысли девушки голос Кристль. Ее заметили из кухни, и теперь за ней наблюдали сразу двое — фрау Гизбрехт и гауптман, одна с тревогой во взгляде, другой с удивлением и любопытством. Теперь, когда немец повернулся к ней лицом, стало немного легче и в то же время тяжелее.

Это был не Рихард. Определенно не Рихард…

— Нет, тетя, не буду, — отказалась Лена, поднимаясь со ступеней и расправляя ладонями юбку. — Я уже и так опаздываю в редакцию. А на улице подморозило знатно и затянуло льдом мостовую кое-где. Дольше добираться буду сегодня.

— Ты можешь ехать поездом до Дрездена, — предложила Кристль, взглянув на часы на стене кухни. — Успеешь дойти до станции.

— Сегодня я навещаю «друзей» в Дрездене, — именно так они называли Мардерблатов. «Друзья». Лена старалась приходить в квартиру на Каролиенштрассе каждую неделю, чтобы обновить запасы еды и проверить трубы отопления. Пусть и еле-еле, но начинали уже топить в котельной дома. Потому Гизбрехты опасались, что может что-то случиться с трубами, и тогда коменданту дома придется вскрыть двери в квартиру, как это произошло с одной из квартир нижнего этажа.

— Ты же знаешь сама, поезда сейчас ходят с большими задержками. Не хватало не успеть вернуться до наступления комендантского часа. Потому на велосипеде гораздо удобнее.

— Я могу подвезти вас, фройлян Лене, — внезапно предложил гауптман. — За мной приедет служебная машина через четверть часа. Могу подбросить вас до Дрездена. В какой район вам нужно? Нойешдат?

— Нет, спасибо, — чуть резче, чем следовало, ответила Лена, надеясь, что не выдала тем самым неприязнь к нему. — Я все же поеду сама, на велосипеде.

Дитцль ничего не сказал в ответ. Только голову склонил, принимая ее отказ.

— Так уж она воспитана, наша Лене, — вмешалась Кристль, спасая положение. — С незнакомыми и малознакомыми мужчинами в авто не сядет ни за что.

— Это похвально, — улыбнулся гауптман, выйдя в коридор и вставая напротив Лены, обувающей на туфли боты. Те самые боты, которые потеряла в сарае прошлым вечером (а казалось почему-то — несколько лет назад). От той жесткой хватки на шее так и осталась краснота, и Лене пришлось повязать на шею платок, скрывая следы недавнего нападения.

— Арийская девушка должна быть добродетельной во всем. Мне отрадно, что даже в окружении дикарей-славян вас воспитали в истинном духе арийской чистоты, фройлян.