На осколках разбитых надежд (СИ)

— А как бы вы себя чувствовали, если бы получили сотрясение мозга, господин обер-лейтенант? — ответила вопросом на вопрос Кристль. Лена тоже взглянула на офицера, стараясь выглядеть совершенно спокойной при этом диалоге. Тот только кивнул в ответ, но скорее своим мыслям, а не в знак согласия словам немки, а потом развернулся и резкими шагами поднялся на второй этаж. Теперь оставалось надеяться только на то, что Людо повторит ту же самую версию своей травмы, которую озвучила Кристль. И только сейчас Лена осмелилась посмотреть на немку, и та улыбнулась ей мягкой успокаивающей улыбкой.

Спустя пару минут на лестнице раздались тяжелые шаги офицера, который, спустившись, короткими приказами погнал солдат прочь из дома и, коротко простившись с Кристль и Леной, вышел сам. Взревел мотор на улице. Застучали сапоги под каменной мостовой. Снова запустилось сердце Лены, в испуге замершее до этой поры, и постепенно выровнялось до мерного стука.

И в этот раз смертельная опасность скользнула мимо, лишь похолодив своим дыханием.

Но на Кристль все же взглянула несмело, чувствуя в душе неопределенность сейчас после всего, что случилось за какой-то короткий час, как показывали часы на стене кухни, разгоняя тихим тиканьем напряженную тишину.

— Как Людо? — спросила Лена, и это не был просто вопрос вежливости. Ее действительно волновало здоровье пожилого немца, несмотря на неприязнь, которую тот питал к ней и которая сейчас только возросла после этого происшествия.

— Он поправится, — мягко проговорила Кристль. — Теперь главное, чтобы русские не проговорились, где им помогли, когда их поймают солдаты.

Сердце Лены тревожно сжалось при этих словах. В отличие от немки, она надеялась, что у беглецов все же есть шансы вырваться из плена и сохранить свою жизнь.

— Пойдем спать, Лена, — легко сжала ее плечо Кристль. — Тебе рано вставать. Еще будешь сонная на работе завтра.

Этими будничными словами было сказано очень многое сейчас. Словно и не было ничего из того, что случилось вечером. И даже тех страшных слов, за которые Лене до сих пор было стыдно. Именно поэтому уже на втором этаже, перед тем как разойтись по спальням, девушка сказала Кристль, запинаясь от волнения:

— Те слова, что я сказала Людо… про Мардерблатов… Это неправда. Я бы не смогла…

— Я знаю, — только и ответила немка перед тем, как скрыться в темноте спальни, где ее ждал раненый муж. — И Людо тоже отлично это знает.

В ту ночь Лене не спалось до самого рассвета. Из-за тревоги о судьбе беглецов и из-за собственных волнений на фоне слов Кристль. Выходило, что Людо ни на минуту не поверил в то, что она может предать Мардерблатов, но все же не выдал сбежавших русских. Это ставило ее в тупик при его отношении к коммунистам, которое немец никогда не скрывал. Людо винил во всех бедах именно коммунистов, даже в том, что его старший «заразился» этими идеями словно какой-то болезнью, источником которой считал родину Лены.

— Все наши беды из-за проклятых коммунистов! — приговаривал он изредка, горячась после выпитой вечером кружки пива или стопки шнапса. — Из-за русских, которые придумали эту чуму!

Лена могла бы возразить ему еще тогда, что истоки коммунизма лежат именно в Германии, но ей были ни к чему лишние споры, и она благоразумно молчала, понимая, что в первую очередь, Людвигом в те минуты двигала в первую очередь не ненависть к русским, привычная сейчас для каждого жителя рейха. Он до сих пор не мог простить сыну, что твердые убеждения привели того в лагерь, из которого не было возврата. И что сделали его с женой зависимыми от поляков, надежно привязали его пустыми обещаниями и подставили под удар. Иногда Людо случалось встречать на улицах Дрездена бывших товарищей Пауля, которые когда-то тоже попали в лагерь вместе с тем, но сейчас были свободны. И он отчаянно ненавидел их тоже и ругал всякий раз в баре за кружкой пива. «Проклятые коммунисты!» — твердил Людо, и все остальные кивали, соглашаясь, и пили за здоровье фюрера и за победу над коммунизмом, не подозревая, что их собеседник так же остро ненавидит и Гитлера.