— Это Рихард! Это он! Это ведь он? Он, верно? Верно?
Пилот, сидящий в кабине самолета с откинутым фонарем[150]
был пойман фотографом в профиль. Он был одет в обычный темный летный комбинезон без знаков отличия, потому понять звание было невозможно. И вообще обрывок был так измят, что разглядеть детали внешности или лычек на плечах пилота уже бы не представлялось возможным.Кристль долго вглядывалась в фотографию, пытаясь поймать знакомые черты с нарисованной открытки на столике спальни Лены в этом профиле хмурого светловолосого летчика на фото. Но в итоге сдалась, разрушая едва пробудившиеся надежды короткими фразами:
— Какое-то сходство есть, деточка. Но я бы не сказала, что это он. Мне жаль.
И Людо, которому Лена также показала обрывок газеты, не разглядел сходства между карточкой Рихарда и фотографией в газете. Он вообще был уверен, что это разные мужчины, несмотря на некоторую схожесть.
— Я понимаю, почему ты видишь в этом летчике погибшего близкого человека, Лена. Нам всем сложно отпускать от себя тех, кого мы когда-то любили. И мы всегда будем искать их в других. Всегда.
Той ночью Лене не спалось. Она гладила волосы Лотты и думала, не ошиблась ли она. Может, Людо прав? Может, стоило уже похоронить прошлое? И тогда она перестанет видеть Рихарда в других мужчинах в той же форме, что и у него, как увидела снова в Дитцле. И тогда она сможет наконец-то перешагнуть из этого периода жизни в другой.
Но газетный обрывок, который Лена расправила от следов замятия над паром с баком с кипятившимся постельным бельем, все не давал покоя, а мысли о нем отгоняли сон еще долго.
На следующий день Лена не пошла на обед, решив это время потратить на поиски ответа на свои вопросы, и попросила ключ от архива, чтобы просмотреть старые выпуски газеты за последний год, начиная с сентября 1943 года. Она понимала, что местная «Гутен Морген, Дрезден» едва ли может сравниться с национальными изданиями, но попытаться все же стоило. Быть может, когда-то и мелькнуло на страницах газеты хотя бы краткое упоминание о Рихарде. Ей бы было достаточно и того.
Газета выпускалась в прошлом году чаще, чем осенью 1944 года, почти каждый будний день, и выпусков в архиве накопилось немало. Кроме того, было сложно смотреть на некоторые фотографии и цеплять взглядом заголовки. Особенно где они каким-то образом касались ее страны. Ей до сих пор было больно читать об успехах армии нацистов или о предательстве ее соотечественников-граждан СССР, которое возносилось немцами как подвиги против коммунистов и как настоящие благодеяния. Видеть фотографии или карикатуры в подтверждение лжи о том, что жить под нацистами стало намного лучше, чем до оккупации. Именно потому Лена никогда не читала немецких газет и даже не мельком не смотрела первые полосы.
И не только в нацистские газеты и журналы. В последний год киоски с периодикой запестрели заголовками на русском, украинском и белорусском языках. Лена один раз не устояла — зачем-то купила газету на русском языке под таким желанным и близким названием «Родина». Думала, пусть бегло, не заостряя внимание на смысле, прочитает статьи, чтобы не забыть, каково это читать на русском языке. Но не смогла продвинуться дальше третьей страницы — ложь, которой были те пропитаны, так и жгла пальцы. Особенно материал о восточных работниках, который обманчиво писал, какой якобы была их жизнь в Германии.