На осколках разбитых надежд (СИ)

— Я же предупреждала Людо, что нужно уехать. Тогда бы он точно не попал по призыву и не был сейчас на фронте, — зло и резко выговаривала Ильзе Лене в их, как неожиданно выяснилось тогда, последний совместный обед в кафе неподалеку от редакции. — Что его держало здесь во Фрайтале? Ничего! Даже аптеки уже не осталось! Надо было уехать, пока была возможность. И вам тоже нужно это сделать. Говорят, что русские придут уже в феврале, Лене! Ты же знаешь, что они творят с мирными жителями, читала ведь в статье в «Фолькишер», какие они дикари! Поехали со мной в Австрию! Мне обещали работу в госпитале в Вене в амбулаторном отделении. Никакой крови, гноя или чего-то похожего мерзкого! Даже «утки» не нужно выносить!

— Возможно потом, со временем, — произнесла рассеянно в ответ Лена, все еще потрясенная этим неожиданным прощанием, которое свалилось на нее как снег на голову. Ильзе так торопилась уехать вечерним поездом, что даже не успевала попрощаться с Кристль, попросив Лену передать письмо своей несостоявшейся свекрови.

— У тебя нет этого времени, Лена! Потом будет совершенно невозможно купить билет на поезд. Я отдала полторы тысячи марок, ты можешь себе представить это? Уже после Рождества билет будет стоить все две. Если, конечно, еще останется возможность уехать из Дрездена, если будет транспорт. Неужели тебе не страшно? Скоро здесь будут русские!

Лене было действительно страшно. Временами на нее накатывала волна отчаяния и ужаса перед тем, что ей предстоит погибнуть здесь, во Фрайтале, под именем немки, и что никогда и никто не узнает о ее судьбе. Городок бомбили еще дважды после августовского налета, и в один из них, в одно из воскресений октября, Лена попала вместе с Лоттой и Гизбрехтами. Они сидели в темном подвале, прижавшись друг к другу, и каждый из них только и думал, чтобы их крошечный домик не стал целью ударной бомбы и не встретился с зажигательным снарядом, содержимое которого нельзя было погасить даже водой.

Только тепло дрожащей Лотты, прижимающейся с силой к девушке, позволило тогда не свалиться в истерику, пока над предместьем Дрездена шел бой за воздух и падали бомбы. Правда, слезы все-таки нашли Лену позже, той же ночью. Когда, выбравшись из подвалов на Егерштрассе после сигнала отбоя, жители окраины увидели горящий неподалеку от городка самолет, рухнувший на лесные деревья. Это был немецкий истребитель, проигравший воздушную дуэль с сопровождающим бомбардировщики «спитфайром». Летчик не успел покинуть самолет и сгорел заживо. Лене еще долго снилось это падение с неба, которое она даже не видела, и в этом сне она точно знала, что этим летчиком был Рихард.

Но чаще были другие сны. Возвращающие Лену то в Розенбург, то в усадьбу близ Орт-ауф-Заале, то на берег реки Заале, а то и вовсе в незнакомый ей дом, где она была хозяйкой. И неизменно рядом с ней был Рихард. И эти сны были полны нежности, счастливых улыбок, любви, а порой обжигающей страсти, отголосок которой еще долго пульсировал в теле после пробуждения. Ночи все чаще дразнили снами и бередили память, а дни не желали рассеивать морок от этих снов и только усугубляли невыносимую тоску и желание преодолеть все невозможное, чтобы быть рядом с ним. Просто нужно найти способ найти его снова. Пока еще есть время. И каждый прожитый день, когда Лена жадно пробегала взглядом сводки о павших офицерах вермахта или вслушивалась в сообщения с фронта, где иногда упоминались имена, только убеждал Лену в том, что другого пути нет. Тем более она давно знала, что рано или поздно это произойдет.

Она должна вернуться в Розенбург. Именно там она найдет Рихарда снова.

В начале января, сразу после Нового года, когда в радиосводках упомянули о «крупнейшей операции люфтваффе, увенчавшейся огромным успехом», а газеты потом так и запестрели списками погибших летчиков[159], Лена окончательно решилась. За несколько последних месяцев ее сбережения, которые она старательно откладывала, чтобы накопить нужную сумму для покупки билета, почти достигли необходимого предела. Она еще летом планировала ехать за Катей по осени или после Нового года, когда баронесса, не любившая эти дни, неизменно уезжала в Берлин или навестить друзей, как помнила Лена. А теперь все сошлось в одно.

— Если никто не будет проверять разрешение в арбайтсамте, то вряд ли кто-то заподозрит, что русская работница не принадлежит нам. Я перевезу ее открыто, как вы с Людо учили когда-то меня: «Самое тайное нужно всегда держать напоказ». Она очень хорошая девушка, Кристль, поверь мне. Пожалуйста, помоги нам. Я понимаю, что это большой риск, но он такой же, на какой мы идем, укрывая Эдну и Матиаса. И не думай о том, как прокормить ее. Я все придумаю обязательно, что можно будет сделать, ты же знаешь, я смогу! Я возьму дополнительную работу. Пойду в госпиталь, где не хватает персонала сейчас. Я сделаю все, ты же знаешь!