На осколках разбитых надежд (СИ)

Проходя мимо неподвижного тела Гриши, которого дождь оплакивал уже не моросью, а настоящим весенним ливнем, гефеповец ударил его мыском сапога, выпуская свою злость и досаду. И вот тогда-то Рихард не сдержался и разбил обер-лейтенанту лицо. Об этом не написали в рапорте. Ограничились другой формулировкой, отправляя под суточный арест. Гефеповец не дал делу ход, как опасались в эскадрилье, и все было замято еще тогда, весной, а потом Рихарда и вовсе перевели на Южный фронт, где Германия начинала проигрывать небо. Наверно, это было к лучшему. Иначе в эту историю обвинитель вцепился и раскрутил сейчас с огромным удовольствием.

Заседание длилось три дня. Рихард прежде никогда не был в суде, но твердо понимал, что происходящее сейчас не было похоже. Заседатели откровенно скучали, особенно двое юристов в гражданском и что-то чертили в своих бумагах. Адвокат не вслушивался в вопросы обвинителя, словно его совсем это не касалось. А обвинитель не давал ответить развернуто на многие вопросы, прерывал в самом начале и все больше злился, когда Рихард отвергал высказанные предположения.

Поэтому финал выступления обвинителя Рихарда совсем не удивил, когда тот, перечислив длинный список его преступлений, в числе которых плавно влилось с недавних пор и «преступление против чистоты расы», потребовал от суда высшей меры наказания — смертной казни. Единственное, за что Рихард питал к обвинителю сейчас слабое чувство признательности, что тот лишь мельком коснулся этого «преступления», уведомив суд коротко и скупо, что «подсудимый имел безнравственную связь с особой женского пола славянской крови, прибывшей в мае 1942 года из земель Остланда, и связь эта имела определенного характера последствия». И что именно эта особа и стала причиной предательства Рихарда, который проникся изменническими мыслями и побуждениями и желал победы противникам рейха.

Зато, к огромному удивлению Рихарда, на второй день все переменилось, когда перед заседателями начал выступление адвокат. По его прежнему равнодушному и совершенно отсутствующему поведению прошлым днем было сложно угадать, что он пойдет совершенно другим путем и действительно будет отводить от своего подзащитного обвинения. Это было настолько неожиданно, что даже заседатели оживились и уже не выглядели скучающими, словно ход спектакля оказался для них непредсказуемым, и они с интересом наблюдали за каждым его действием. Обвинение строилось на связи с «особой женского пола славянской крови», и адвокат решительно был намерен опровергнуть эту связь, а значит, и остальные обвинения, как заявил он открыто. И он был хорош, Рихард должен был отдать ему должное в этом. И сначала ему даже нравилось то, как юрист вел линию защиты, убеждая заседателей, что умышленной вины Рихарда в передаче данных британцам нет.

— Подсудимый является истинным арийцем. Несмотря на всю его чрезмерную доброту и сентиментальное благородство по отношению к низшим расам славян, сама его сущность не позволяет себе даже мысли о смешении арийской крови со славянской. Он предпочел бы даже смерть даже такому смешению, настолько горит в нем предубеждение против славянской крови, — выступал торжественно и излишне напыщенно адвокат, демонстрируя показания одного из врачей госпиталя в Симферополе.

Рихард сразу же понял, какой эпизод пребывания на Востоке будет продемонстрирован сейчас, правда, детали точные не помнил из него. Помнил здание госпиталя, помнил некоторых врачей, медсестер и санитаров, которые служили при нем — кого-то по имени, а кого-то просто внешне, безымянным. Помнил свое удивление, что среди немецкого персонала были русские. Последних, правда, в отделение, где лежали офицеры, не допускали, и они обслуживали только раненых солдат.