На осколках разбитых надежд (СИ)

Именно в этот момент Рихард резко встал со скамьи, заставив адвоката дернуться от неожиданности. Он хотел сказать, что это все ложь, наглая и дичайшая ложь, что этого не может быть, что все совершенно не так. Но из открытого рта вырывался лишь короткий слог «Ло-ло-ло», как у заевшей пластинки граммофона. Впервые за месяцы, прошедшие со дня травмы, речь отказала ему, как ни напрягал он голосовые связки. От усилий разболелась невероятно голова, словно кто-то затянул привычные тиски вокруг черепа еще туже. Только на этот раз в тисках были острые гвозди, впившиеся в виски. Это была невыносимая боль, заставившая его схватиться за голову. Где-то позади закричала мама, требующая, чтобы позвали доктора. Застучал по поверхности кафедры молоток главного заседателя, как казалось Рихарду в тот момент, вбивая тем самым еще глубже гвозди в его виски. Прежде, чем потерять сознание, он запомнил только одно — странный диссонанс жалости и сострадания к его мукам в глазах Биргит и торжествующей улыбки на ее губах.

Третий и последний день слушания принес очередное свидетельство паутины лжи, которой Рихард сейчас был опутан с головы до ног. Он не понимал уже, где правда, а где ложь, и мечтал только об одном, чтобы этот проклятый суд закончился. Потому что он терял сейчас все самое дорогое и ценное, что у него было. Не только ее. Он терял себя самого и ориентиры, по которым прежде жил. Если и умирать, то в иллюзии, в которую по-прежнему хотелось верить сердцем.

Странное дело — сложности с речью случались снова, но только тогда, когда он был излишне взволнован или возбужден, как он обнаружил, репетируя перед зеркалом свое признание. Потому Рихард попросил себе в камеру лист бумаги и чернила, понимая, что не желает снова лишиться дара речи в нужный момент.

…Обвинения, которые мне предъявляются — совершенно ложны. Я не совершал предательства рейха в сговоре с врагами рейха и не подрывал своими действиями военную мощь рейха. Я никогда и никаким образом намеренно не передавал сведений врагам рейха, чтобы подставить моих товарищей по оружию под удар или нанести вред своей стране. Однако я виновен в другом преступлении — я нарушил постулаты закона чистоты крови, что привело к неотвратимым последствиям и стало причиной моей преступной беспечности, которой воспользовались враги рейха. Эту вину я признаю полностью. О снисхождении к своей участи не прошу и приму любое наказание, назначенное за совершенное преступление…

Рихард надеялся, что с этим признанием все решится, а заседание не будет продолжено, как было объявлено накануне. Он не желал больше слушать ничего из тех свидетельств, которые оглашались в суде. С него было довольно. Он не хотел, чтобы и дальше разрушали то, от чего и так почти ничего не осталось.

Но Рихард ошибался. Признание ни к чему не привело тогда. Просто зачитали во всеуслышание и отложили в сторону, чтобы снова и снова медленно терзать его перед вынесением приговора. И это было хуже тех недель, когда его избивали в камере, тюремном душе или в кабинете следователя. Потому что на третий день зачитали свидетельство Кати, подруги Лены, ради которой, по ее словам, она отвергла возможность провести с ним остаток отведенных им обоим дней. Оно повторяло слово в слово показания Биргит, которая сейчас сидела среди свидетелей в зале через пару рядов от баронессы, по-прежнему сидевшей гордо и прямо, но какой-то павшей духом после его признания судя по посеревшему взгляду и дрожащим уголкам губ.

Он не поверил ни единому слову. Не хотел. Отгородился невидимой стеной от каждого слова, зачитываемого секретарем, чтобы не слышать. Иначе он бы просто сошел с ума от понимания низости той, кого считал сказочным созданием леса, вдохнувшим когда-то в него что-то такое, отчего душа по-прежнему трепетала. Научила снова жить, чувствовать запахи и видеть краски. Той, кто каким-то образом повлияла на всю его сущность. Изменила его.