На осколках разбитых надежд (СИ)

Но Рихарду не было в чем признаваться, кроме того, что он когда-то сам написал на бумаге. И это разозлило эсэсовца. Он видел по глазам, что не того ждали сейчас от него. И закрыл глаза, заметив, как следователь кивнул унтерштурмфюреру, командовавшему солдатами…

А еще через пару дней Рихарда снова грубо вывели из камеры, но на этот раз уже надзиратели и, нацепив на него наручники, провели в кабинет, где когда-то велись бесконечные допросы.

— Что вы скажете на это, фон Ренбек? — без лишних вступлений швырнули Рихарду в лицо газетный листок. Следователь был явно разозлен и одновременно напуган чем-то, как понял Рихард, приглядевшись внимательнее. Хорошая реакция Рихарда позволила ему поймать смятую газету и с удивлением отметил, что это пресса британцев. «Devouring his sons»[165], кричал заголовок крупными буквами. Он знал английский язык, правда, не помнил перевод первого слова. Но карикатура на Гитлера, нарисованная на основе пугающей картины Гойи, и без этого подсказывала, что написано над ней.

— Ваши хозяева-томми, видимо, очень озабочены вашей судьбой, раз позволяют себе подобное, — цедил через зубы следователь зло. — Вы ведь когда-то учили английский, правда? Не потрудитесь объяснить, почему о вас пишут британцы? К чему такой интерес к вашей персоне?

Рихард только пожал плечами в ответ и заявил, что о нем и ранее писали в газетах англичан. После знаменитой атаки на Британию интерес к асам люфтваффе значительно возрос, и порой в прессе мелькали заметки совершенно разного характера — от уничижительно злого до отдающего дань мастерству летчика или даже восхищающегося благородством поступков во время боя. «Так по-джентльменски», как шутили летчики между собой, когда им в руки попадала британская пресса.

— Ваше дело теперь не просто дело военного трибунала, — злился следователь. — Ваша вина перед рейхом множится и множится. Даже рейхсляйтер Геббельс теперь вовлечен! Боюсь, что теперь и фюрер узнает!..

Рихард молчал и отстраненно наблюдал за взволнованным эсэсовцем, словно его совсем не касалось. Чем бы ни закончилась вся эта история, она определенно не сулила ему ничего хорошего. Но после «расстрела» пару дней назад его уже ничего не трогало. Словно его действительно расстреляли там, у стены форта, а вместо него сейчас доживала свои дни тень, как в какой-то сказке, которую Рихард читал в детстве и никак не мог вспомнить целиком сюжет.

Вся страница с карикатурой на фюрера была посвящена люфтваффе. «Nazi aviation is dead?!», «Did The Luftwaffe Golden Boy[166] have a golden coffin?», «Night pilots losses — The Prince died», «Unsuccessful Hocus-Pokus»[167], гласили заголовки заметок. И даже ему, Рихарду, уделили внимание. «Where is The Falcon now?»[168], спрашивал заголовок небольшой заметки под карикатурой, явно намеренно размещенной поблизости от этой злой сатирической картинки. Сомнений о ком именно написана заметка не было никаких — фотография в газете была явно снята с одной из обложек журналов вермахта, оттого была зернистой, но его лицо все же было узнаваемо.

— Удивительная осведомленность для томми о наших потерях среди асов люфтваффе, — едко бросил следователь, закуривая сигарету.

От запаха табака внутри Рихарда все сжалось и рот наполнился слюной.

— И это отнесете в список моих преступлений против рейха? — равнодушно ответил Рихард. Правда, к финалу вопроса дал слабину — голос дрогнул, когда прочитал на газетном листке имя Генриха Витгенштейна. «Князь умер». Неужели Генрих погиб?.. Неужели томми все же достали его? И «Фокус-покус»… Он знал только одного пилота из своей эскадры, на которого эти слова давали такой явный намек. Неужели?..

— Вас все это забавляет? — взвился его собеседник, неправильно истолковав выражение лица Рихарда и дернувшийся уголок его рта, и в ярости проткнул сигаретой газету, в которую тот вчитывался сейчас, надеясь, что ошибся. При этом Рихард едва успел увернуться от горячего края окурка, едва не попавшего в глаз после прорыва тонкой бумаги. — Вы в шаге от того, чтобы отправиться в самое ужасное место, которое только можете себя представить, а вас все это забавляет? Вы недостойны совершенно возвращения гордого звания гражданин рейха, своих регалий и своего звания! Если бы я имел власть, вы бы, фон Ренбек…

Рихард слышал неоднократно от следователя, выходца из низших рабочих рядов и ненавидевшего всех обладателей благородной приставки «фон», какое наказание тот бы назначил, будь он на месте судей. Пребывание в лагере на Балтике казалось ему слишком мягким. Потому он пропустил мимо ушей последнюю фразу и сосредоточился на той, что прозвучала так удивительно сейчас.

— Возвращения?..