На осколках разбитых надежд (СИ)

Помимо бывшего помощника бургомистра, в новой администрации городка в основном были товарищи Пауля — коммунисты, которым посчастливилось ускользнуть от преследования нацистами и не попасть в лагеря. Сам Пауль не пожелал работать на «конторской должности». Его манила медицина, поэтому он надеялся получить место в больнице, даже санитаром, лишь бы снова спасать жизни. Но это могло случиться только после того, как представители военной комендатуры — офицеры НКВД, также входящие в состав комиссии по работе с местным населением, проверят его кандидатуру и дадут свое одобрение. А так как Пауль находился в местах заключения за пределами Германии, проверка заняла достаточно времени, пока шел ответ на запрос на документы из лагеря в Польше.

Именно этим и занималась Лена. Собирала заявки от обращающихся в администрацию немцев, бывших врагов рейха, которые были заключены в лагеря, и печатала запросы на подтверждения этих заключений. Проверяла вместе с другими сотрудниками многочисленные архивы различных организаций и предприятий. Составляла списки фабрик, заводов и иных предприятий городка и окрестностей и их оборудования, которым удалось остаться невредимыми после налетов авиации союзников.

Работать со списками оборудования и материалов Лене нравилось больше всего. Потому что так ей не нужно было думать о людях, скрывающихся за каждым именем в списке, которые составляли для комиссии, и о возможной их дальнейшей судьбе. А, кроме того, в этом случае она не контактировала с офицерами НКВД, неизменными членами комиссии проверки населения, которых невольно побаивалась. Особенно капитана с фамилией, сложно произносимой для любого немца — Безгойрода. Сама же Лена произнесла ее с удивительной легкостью, чем и привлекла к себе его внимание. А может, капитана насторожило отсутствие бумаг в папке Лены с датировкой до 1943 года, когда она появилась во Фрайтале. Или ее отличное знание русского языка, пусть и с легким акцентом, который проскальзывал в речи к неудовольствию Лены.

— Признайся, фройлян, — то и дело приставал он к Лене, как бы шутя, но при этом со льдом в глазах. — Ты ведь не немка вовсе.

Когда он заявил это в первый раз, у Лены даже сердце ушло в пятки от страха. И сразу же в голове возникло слово «фильтрация», пугающее своим неизвестным последствием. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы изобразить на лице непонимающую улыбку.

— Ты ведь из «бывших», верно? — продолжал Безгойрода. — Все в тебе это выдает — поведение, вид, речь, манера держаться. Не бывает такой русской речи у чистых немцев, не бывает…

Лена только продолжала улыбаться в ответ несмело, не зная, что ответить на это и стараясь не думать о том, что, даже на удивление четко разгадав старательно скрываемую национальность, Безгойрода интуитивно отнес ее к «чужим». Значит, рано или поздно все-таки докопается до правды, которую, согласно поговорке, никак нельзя было утаить. Поэтому Лена только радовалась, когда все чаще и чаще получала поручения по имущественным вопросам, где она работала не с офицерами НКВД, а с представителями Главного трофейного управления, которые в середине июня были откомандированы во Фрайталь.

Впрочем, нужно было признать, что и эта работа не всегда была приятной для Лены. Офицеры управления были бывшими фронтовыми военными, которых перевели из боевых частей. Бывшие инженерно-технические специалисты, они интересовались не только станками, материалами и инструментами паровозно-ремонтных мастерских, описи которых составляли для последующей отправки в СССР, но и самой Леной.

Ей не нравилось это внимание. Как не нравилось, что каждый из этих офицеров пытался подкупить ее отношение к себе — то шоколадом, то сахаром, то дефицитной тушенкой. Несмотря на то, что с продовольствием по-прежнему было плохо, и запасы в доме Егерштрассе были весьма скудными, Лена всегда отказывалась от этих даров. Ей не нравились эти подношения со странным блеском в глазах. Она знала, что некоторые немки вступали в связь с советскими офицерами, да еще и не с одним, чтобы улучшить свое положение и получить возможную защиту и покровительство. И ей было неловко и стыдно за поведение этих офицеров. Слишком ей напоминало это дни оккупации Минска, когда немцы точно также покупали благосклонность русских женщин, если не желали брать силой. А офицеры Красной Армии не должны быть такими!

— Потерпи, скоро они закончат описи, и уедут с тем, что отберут у нас, немцев, — отвечал на ее редкие жалобы о неугодном внимании Пауль. Впрочем, он пошел навстречу ее просьбе встречать после работы у здания администрации и провожать до дома. Хотя они оба понимали, что вряд ли он что-то сможет сделать, реши кто-то из военных добиться своего силой.

— Не отберут, — поправляла его Лена. — Ты не знаешь, как разграбили Союз нацисты. Дочиста. Мы просто забираем возмещение того, что было украдено у нас.