На осколках разбитых надежд (СИ)

Он должен был быть бесстрашным воином, спасающим ее из плена как принцессу. И как в любых сказках, непременно обязан быть счастливый конец. И он действительно был бесстрашным воином, заслужившим награды, которые она видела сейчас на его форме. Только вот она уже не была той девушкой из сказки. Невинная Одетта для него исчезла, превратившись в Одиллию с черной как смоль душой.

Поэтому Лена совсем не понимала, как ей следует вести себя сейчас с этим незнакомым знакомцем, сидящим напротив нее за столом. Ей до дрожи в пальцах хотелось коснуться его и убедиться, что это не очередной сон, это действительно Котя, пусть и такой отстранено-злой. Но она не смела даже шевельнуться сейчас под его пристальным взглядом. Да и разговор не задался с самого начала, едва за Гизбрехтами закрылась дверь дома.

— Котя…

— Не называй меня так! — оборвал он ее тут же. Опасно шевельнулись желваки.

— Ты голоден? — попробовала Лена начать разговор иначе, явно снова совершив ошибку.

— Ты предлагаешь мне немецкие объедки? — едко спросил Соболев, сверкнув глазами. — Спасибо, нет! Что предложишь еще? Водку? Твои немецкие друзья убеждены, что любой вопрос должен решаться водкой сейчас. Или может, предложишь мне какое-нибудь барахло и побрякушки, чтобы задобрить, как они часто делают?

От жесткого тона Кости сжалось горло, и Лена не смогла ничего возразить на это. Только сидела и молчала, глядя в его суровое лицо. Спустя пару минут напряженной тишины и напряженной дуэли взглядов Соболев не выдержал первым.

— Ну? Так и будешь молчать? Или хотя бы попытаешься оправдаться? Видел бы тебя Коля сейчас! Благо, он…

— Он — что? — тут же зацепилась за эти слова Лена, чувствуя холодок страха и неприятного предчувствия, пробежавшего по спине. Действительно, столкнуться с братом с немецкими документами и ее историей было бы…

А потом поняла ответ, разгадав по взгляду Соболева, в глубине которого на какие-то мгновения мелькнула скорбь. Лена постоянно прежде отгоняла от себя эти мысли, предпочитая затолкать их куда-нибудь подальше в своем разуме. Ей казалось, что, если их спрятать там, подозрения так и останутся таковыми, и никогда не станут реальной потерей, от боли которой так и скрутило все внутри в те секунды страшного осознания.

— Вспомнила о том, что у тебя есть брат? — зло осведомился Соболев, явно желая причинить боль. Словно проворачивал нож в ране, который всадил с размаху. — Коля погиб в сентябре сорок третьего при паромной переправе через Днепр под огнем авиации твоих фашистских друзей. Погиб геройски, и я рад, что он так и не узнает…

Лена даже не поняла, что потеряла сознание при этих словах. Только-только она сидела за столом и смотрела в глаза Кости, а потом — темнота. Первое, что Лена увидела, выплыв из обморочного мрака, было встревоженное лицо Соболева.

— Прости, я не должен был сообщать тебе об этом вот так, — произнес он чуть виновато и как раньше мягко, помогая ей подняться с пола и усаживая на стул. Потом по-хозяйски прошелся по кухне, чтобы найти стакан, налить в него воды из кувшина на столе и подать Лене. — Не ради тебя. Ради памяти Коли…

— Расскажи мне о нем, — схватила его слабо за руку Лена, удерживая возле себя в волнении и не давая отойти. — Ты видел его после начала войны? Что с ним было? Как он жил все это время? Расскажи мне о нем хоть что-то!

Она не ждала, что Костя ответит на ее отчаянную мольбу. Но он подчинился — подвинул для себя стул и расположился рядом с ней за столом, положив большие ладони так близко к ее маленьким. Но не коснулся их ни разу за время своего рассказа. Не трогали его и слезы, медленными ручейками стекающие по ее щекам.

Коля не попал на фронт ни в первой волне мобилизации, ни во второй. Не брали его и добровольцем, хотя он настойчиво ходил в военкомат и подавал заявление раз за разом. Во-первых, он был слишком ценным специалистом. Во-вторых, он был…

— Кем он был? — уточнила Лена, когда Котя замялся на этом месте своего рассказа. Но все же ему пришлось продолжить нехотя.