На осколках разбитых надежд (СИ)

Во-вторых, Коля был наполовину немцем. В первое время советских немцев не только отстранили от важных должностей и взяли под наблюдение[202]. Некоторые из них были даже арестованы по подозрению в возможном пособничестве врагу или высланы вглубь страны из крупных городов, к которым все ближе и ближе подходили нацистские войска. Эта ситуация коснулась дяди и тети Лены в Москве. Их не выслали, как высылали советских немцев Поволжья в первые месяцы войны. Но указ, назвавший немцев диверсантами и шпионами, либо их укрывателями, кардинально изменил их жизнь, как и других граждан немецкой национальности, проживающих в городах и областях огромной страны. Прежние знакомые и многие друзья перестали общаться. Соседи обходили стороной, словно прокаженных. Начались шепотки на работе. И поэтому не стало неожиданностью, когда дядя Лены получил направление о переводе в Саратов. Ему надлежало уехать сразу же после получения этого распоряжения, а тете Оле давали время на сборы в три дня и отправляли одним из эвакоэшелонов.

— Что с ними сейчас? — взволнованно спросила Лена, и Костя посмотрел на нее почти с тем же выражением, что и раньше, когда сообщил о гибели брата.

— Твой дядя Отто в Челябинске, насколько известно моему отцу. Начальник производства на одном из заводов. Его дело быстро разрешилось, он вернулся на прежние позиции, но возвращаться в Москву не пожелал. Так и остался на Урале, где довелось работать во время войны. А тетя Оля… она не доехала тогда до Саратова. Их эшелон разбомбили под Тамбовом. С тех пор никто не знает, что с ней. Теперь ты понимаешь, почему Коля все яростнее рвался на фронт? Война отняла у него всю семью! Всю!

Снова перехватило дыхание в груди при воспоминании о маленьком тельце в ситцевом платьице, лежащем в поле, опаленном огнем от взрывов. О тяжести на своих руках, которая навсегда останется на сердце. В день, когда Коля наконец-то попал на фронт, его дочь была уже почти полгода, как мертва. Чувствовал ли он эту потерю сердцем? Не она ли так отчаянно гнала его на фронт?

Лена силилась рассказать Коте о том, как погибла маленькая Люша, но так и не могла выдавить из себя ни слова, кроме ее имени, как ни пыталась. Все начинала, а потом в груди перехватывало дыхание, и она теряла голос и только ловила ртом воздух, как рыба. И только тогда Котя накрыл ладонями ее руки и сжал ласково, прерывая ее попытки.

— Я знаю, Лена, все знаю, — кивнул он еле заметно, поджав губы скорбно. За время их разговора его глаза покраснели от слез, которые он сдерживал с трудом. — Лея рассказала мне о Люше. Мне очень жаль.

— И мама, Котя… мама тоже погибла, — произнесла Лена и не сдержалась в этот раз при мысли о смерти мамы. Разрыдалась. С надрывом, больно отдающимся где-то в груди. И Соболев не сдержался. Потянулся к ней, чтобы обхватить в крепкое объятие и прижать к себе, разделяя с ней горе всех потерь, что ей пришлось пережить. Облегчая боль этим объятием, которого она так жаждала с момента, как увидела его.

Она потеряла всех. Эта проклятая война забрала всех ее родных. Не осталось совсем никого.

— Почему? — вдруг отстранил Костя от себя Лену и вгляделся в ее лицо, обхватив ладонями ее зареванное лицо. — Почему ты сделала это?

В его голосе было столько муки, что она тут же оцарапала Лену, словно острое лезвие. Сначала даже почему-то пришло на ум, что он говорит о том, что она полюбила немца. Вспыхнула от стыда за то, что теперь не так чиста и невинна, как та девушка, которой еще помнил ее Котя. А потом поняла, что он спрашивает ее совсем о другом. И осознала еще одно, что едва не пропустила во всплеске эмоций во время их разговора.

— Лея? — потрясенно произнесла Лена имя соседки, кого считала погибшей давным-давно в Минске. — Лея жива? Ты ее видел?