На осколках разбитых надежд (СИ)

Рихард не ожидал ее увидеть. Ждал Адель, женщину, к которой Лена до сих пор, даже спустя годы, испытывала смесь странных неприятных чувств. Адель не пришлось работать посудомойкой и официанткой в кафе, где британские солдаты отпускали скабрезные шутки в сторону персонала, а то и распускали руки. Она не жила в комнатушке, сырой и холодной, несмотря на летнюю пору. И конечно же, ей не пришлось ждать свидания три недели, как довелось Лене. Адель жила в сохранившейся во время налетов гостинице, ездила на сверкающем авто с водителем-охранником и забронировала себе несколько свиданий вперед из числа тех, что дозволялись заключенным раз в неделю. Лена даже ненавидела ее порой, когда приходила в дни свиданий к тюрьме и наблюдала, как та, красивая и гордая, одетая в роскошный костюм из букле с лисьей горжеткой на плече, легко поднимается по лестнице. В разоренном городе Адель смотрелась инородным элементом — красивым цветком на фоне мусора и развалин. И иногда Лене казалось, что баронесса была тысячу раз права, когда говорила, что Адель станет лучшей партией для Рихарда. Казалось ровно до того свидания, которое она украла у Адели, записавшись сразу на два свидания после дат, забронированных немкой.

Рихард ждал Адель. И когда скользнула через порог комнаты свиданий Лена, даже удивленно привстал, вглядываясь в полумрак. А потом налетел на нее хищной птицей, вцепившись больно в плечи. Вспыхнувшая на его лице радость сменилась видимостью привычного хладнокровия.

— Что ты здесь делаешь? Откуда ты здесь? Какого черта ты не в Советах?!

— Я пришла к тебе…

— Ты пришла?.. Пешком? Одна?! Из Фрайталя?! — с каждым ответом, который он читал в ее глазах, в нем наливался гнев и краснели кончики ушей, что станет для Лены в будущем признаком его сильной ярости. А потом обнял крепко-крепко, зарываясь лицом в ее растрепанные волосы и только глухо произнес короткое: — Что мне теперь с тобой делать?

Они едва успели поговорить во время этого короткого свидания. Рихарда интересовало текущее положение дел Лены — типично бытовые вопросы: где она живет, есть ли у нее деньги и карточки, и прочее в этом духе. Он даже не дал ей толком расспросить его самого, не рассказал, что происходит с ним и чем ему грозит будущее в руках британцев, как ни пыталась Лена узнать об этом. Он то легко переводил тему на нее саму, то начинал целовать Лену, горячо и страстно, царапая щетиной нежную кожу ее щек.

— Когда ты сможешь прийти снова? — спросил только напоследок, когда уже загремел замок двери комнаты для свиданий, грозя близким расставанием. Лена обещала свидание через неделю, надеясь, что ничто и никто не помешает этому.

У здания тюрьмы ее ждала Адель. Это был первый и последний раз, когда они стояли друг напротив друга и разговаривали, каждая осторожно оценивая соперницу. Визуальное сравнение, конечно, было далеко не в пользу Лены. Немка плохо скрывала свой гнев, ходить вокруг да около не стала и сразу же заявила, надавив на больное место, что Рихард оказался в британской тюрьме исключительно по вине Лены.

— Зачем ты здесь? Разве мало горя ты принесла ему? Думаешь, этого мало? Хочешь, чтобы он страдал еще больше? Если бы не ты, он никогда бы не поехал в Дрезден и не попал к британцам! Хватит доставлять ему неприятности! Оставь его в покое! Сколько тебе нужно денег, чтобы ты уехала и навсегда забыла о нем? Я могу дать много. Ты сможешь уехать куда угодно. Купишь себе какую захочешь жизнь. Посмотри на себя, у тебя даже нет целых туфель. Сколько тебе нужно? Только скажи, и я заплачу!

Лена не стала тогда долго ее слушать. Просто развернулась и пошла прочь, удивляясь этому предложению и убеждаясь, насколько она и Адель разные. Правы были учителя из ее советской школы: капиталистические страны поставили во главу всего деньги, совершенно забыв про то, что невозможно было купить — совесть, любовь и многое другое, что отличает человека от животного. К Лениной радости, Адель оставила ее покое — не стала больше искать личных встреч, видимо, осознав, что едва ли это поможет. И только раз написала ей письмо. Вернее, даже не письмо, а короткую записку, которую вложила в конверт вместе с вырезкой о британской тюрьме в Бад-Нендорфе[222], где Рихард провел несколько месяцев и о которой писали газеты даже в Женеве, словно упиваясь жестокостью британцев в отношении заключенных немцев.

«Это только твоя вина, русская дрянь!» — Лена не обиделась на нее за эти слова. Она бы тоже ненавидела женщину, любовь к которой привела Рихарда в это страшное узилище, где британские надзиратели стали для своих немецких узников сродни нацистам в лагерях. Смесь вины и боли, что терзала ее еще долгие годы, не давала покоя ни на минуту. Адель могла не присылать это письмо. Лена и сама осознавала свою роль в судьбе Рихарда. И все, что ей оставалось тогда — забивать свои дни хлопотами, а ночами выть в подушку, умоляя непонятно кого в темноте вернуть ей Рихарда живым. Пусть даже искалеченным, но живым…