На острие красных стрел

Загрохотали наши автоматы. Вооруженные гитлеровцы были убиты сразу, а водоносы бросились бежать по оврагу. По ним открыл огонь Шилов. Двух уничтожил, одного взял в плен. Забавно выглядели рыболовы: оставив весло и подсачки, сидя в лодке, они тоже подняли руки. Течением их крутило, и они поворачивались перед нами, как живые манекены.

А Сугак — уже тут как тут, хотя и согнувшийся в три погибели.

— Хлопцы! — закричал он. — Та рыба ж пропадэ, та хиба ж можна!

Разведчики смотрели на меня: что я скажу? Хотелось скомандовать: «Отставить!» Времени терять нельзя — уходить надо. Но не оставлять же рыбаков?! Застрелить их с поднятыми руками совесть не позволяла. Бросить на воде нельзя — увидят, куда мы идем, своим покажут, а те, чего доброго, погоню устроят. Да и рыбу все-таки жалко. Голодновато на плацдарме, и ушица будет как праздник.

— Ладно, — говорю, — давайте, хлопцы, сюда рыбаков с рыбой! Только быстрее!

Весьма выразительной жестикуляцией Новиков разъяснил тем двум в лодке, что надо делать. Яремчук автоматной очередью вспорол рядом с лодкой водную гладь, чтобы были шустрее. Рыбаки поняли, что от них требуется, дрожа от страха, вылавливали рыбу и бросали ее в лодку.

Вдруг один из рыбаков прыгнул из лодки и скрылся под водой. Метров через 20 вынырнул, хватил ртом воздуха и снова исчез. Вскоре он появился у противоположного берега заводи. Но и его Шилов «достал» меткой очередью.

Сугак вылил воду из термосов, «навьючил» их на пленных — не пропадать же добру. Лодку, весло и «подхваты» тоже, конечно, оставить не мог. У одного из фрицев нашелся специальный мешок для рыбы. Минут через десять, вытянувшись длинной цепочкой, мы уже двигались узкой береговой кромкой, под высокими, отвесными днепровскими кручами. Впереди шел Новиков с тремя разведчиками, затем двое пленных с термосами, свернутой надувной лодкой, снастями и веслом. Мешок с рыбой Сугак не доверил никому...

Посты прикрытия, заранее выставленные мною на днепровской круче, зорко наблюдали за местностью, прилегающей к берегу реки. По мере нашего продвижения они сворачивались, оставляли свои позиции и скрытно перемещались параллельно нашему маршруту.

Мы уже прошли больше половины пути, когда наверху застрочили автоматы. На подгруппу прикрытия нарвался немецкий патруль из четырех человек, прочесывавший овраг и густые прибрежные кустарники, еще не совсем сбросившие с себя золотистую листву. На окрик разведчиков «Хенде хох!» гитлеровцы ответили огнем и поплатились за это жизнями. А я с удовлетворением отметил, что не зря назначил подгруппу для прикрытия нашего отхода. Не будь ее, немецкий патруль вполне мог обнаружить нас на полпути, и тогда бы без жертв не обошлось.

В тот день обед у разведчиков был поистине праздничным: с густой наваристой ухой! Хватило ее не только нам — всех офицеров штаба полка накормили и солдат-связистов тоже. Впервые за долгое время обедали спокойно — на нашем участке стояло затишье. И впервые за последний месяц, кажется, наелись досыта. После Курской дуги редко приходилось останавливаться. А когда войска все время движутся вперед, да еще и с боями, само собой, с горячей пищей дело обстоит неважно. То тылы отстали и продукты получить негде, то кухню разбило.

В первую неделю боев за плацдарм о горячей пище вообще разговора быть не могло. Не то что горячую — сухой паек не всегда доставляли. Ясное дело: в первую очередь переправлялись через Днепр люди, техника, боеприпасы. И те, кто шел с левого берега на правый, меньше всего думали, а точнее, вовсе не думали о пище. Каждый заботился о том, чтобы побольше набрать гранат и патронов.

Но и без пищи воевать нельзя. Когда становилось совсем голодно и позволяла обстановка, мы собирали в лесу орехи и желуди, опавшие на землю дикие яблоки и груши, из сахарной свеклы делали сладкий чай, иногда вылавливали в Днепре глушеную рыбу. При этом на проплывавшие мимо трупы, на ржавую от крови воду особого внимания не обращали.

Сухари, правда, были у нас почти всегда. Крепкие и пахучие, вобравшие в себя энергию земли и солнца, они выручали нас здорово! Если есть в твоем кармане хотя бы несколько кусочков черного сухаря, чувствуешь себя бодрее. Уже не пропадешь, голодом не истомишься. Если даже один кусочек остался, последний, и то полсуток, а то и сутки можно как-нибудь протянуть... Понюхаешь его, втянешь в себя питательный дух хлеба — и уже легче становится, а когда крошку в рот бросишь и наслаждаешься, пока она растает на языке, — считай, что сыт наполовину.

* * *