На острие меча

Диомен мрачно кивнул, встал и бесшумно выскользнул из таверны.

* * *

Солнце катилось в облака, заливая их кровью, как смертельно раненный гладиатор. На черной глади моря блики его последних лучей уже не выглядели безобидными серебристыми пятнами; они казались разбрызганными по арене цирка алыми каплями смерти, от дальних пределов гавани до ее каменных причалов. От тех, разбегаясь по улицам, двигались группки огоньков. Но главное движение, главные сполохи света исходили с городской площади. Там все еще стоял шум – Херсонес праздновал первую победу над своим заклятым врагом – царем Боспора Митридатом Восьмым. Пламя сотен факелов и жаровень, на которых готовилось угощение для горожан, как верный заботливый слуга, гнало прочь быстро надвигавшиеся сумерки, не давая им накрыть своим плотным темным покрывалом и это место человеческого разгула, и весь полис.

– Да, Митридат отступил. Но он не побежден, – уверенным голосом говорил Гай Юлий Аквила. Он, казалось, рассуждал вслух сам с собой, не обращаясь конкретно ни к одному из своих спутников. – У него все еще остается флот, пусть и понесший потери, но достаточно сильный, чтобы и дальше противостоять нам. И сухопутная армия! – Аквила вдруг остановился, взглянул на сопровождавшего его молодого офицера. – Как думаешь, трибун, приготовил он нам сюрпризы на земле?

Лукан, хоть и не ждал этого вопроса, к ответу на него был готов, поскольку сам неединожды задавал его себе.

– Думаю, сражаться с ним на суше будет сложнее, чем на море, – сказал он и, секунду поколебавшись, добавил: – Это его территория. И задавать правила войны, скорее всего, будет он, а не мы.

Аквила уважительно качнул головой, в пронзительных темных глазах сверкнули огоньки, хотя, возможно, это были отсветы факела, который держал в руках сопровождавший их слуга.

– Такие же мысли приходят в голову и мне. Противника никогда нельзя недооценивать. Особенно того, кого сам же и обучал. А Митридат, как ты, несомненно, знаешь, именно из тех, кого Рим, можно сказать, взрастил собственной рукой.

Лукан кивнул в знак согласия, и они продолжили путь к дому Гераклида. Сам грек чуть ранее покинул их, чтобы лично проследить за приготовлениями праздничного стола, оставив с ними Скопаса. Еще раньше они распрощались на площади с Деметрием, Марциалом и Котисом. Последний не изменял своей привычке ночевать в римском лагере, где чувствовал себя в безопасности, и Марциалу пришлось его сопровождать. Даже в сумерках Лукан различил тень досады на лице друга, но что он мог поделать. Котис – без пяти минут царь Боспора, и его прихоти нужно удовлетворять.

Между тем Аквила, увлекшись темой, продолжал:

– Галл мудро поступил, упредив захват боспорцами гавани Феодосии. Ясно, что теперь Митридат перекроет кораблями свой пролив и нам будет куда труднее прорваться к нему с моря. Впрочем, с суши, насколько я знаю, дела обстоят нелучшим образом.

– Именно так, – охотно подтвердил Лукан. – Древние валы, возведенные прежними царями Боспора от набегов скифов, превращены в надежную оборонительную линию. Я сам их еще не видел, но много слышал об этих укреплениях от наших друзей-херсонесцев.

– Я тоже. И сгораю от нетерпения взглянуть ни них.

– Ну, это удовольствие нам представится уже скоро.

– Не терпится снова в бой?

Неожиданный вопрос командира, произнесенный обыденным тоном, как будто он говорил о верховой прогулке за город, застал Лукана врасплох.

– Возможно, – помедлив, произнес он, а в памяти тот час возникли эпизоды кровавых схваток на палубах вражеских кораблей. Картинки молниеносно сменяли одна другую, как наяву звучали крики сражающихся и стоны умирающих, лязг металла и треск ломающегося дерева, пробирающий до дрожи хруст человеческих костей. Лукан едва заметно тряхнул головой, пытаясь отогнать это жуткое наваждение, выгнать из ушей разрывающий мозг шум. – Меня не пугает ни новая битва, ни ее возможные последствия, – сказал, глядя на пляшущее пламя факела, который нес Скопас. – Страшит другое – дрогнуть в самый ответственный момент, отступить.

По портику гимнасия, который они проходили, будто прислушиваясь к его голосу, скользили тени, безмолвные, трясущиеся, до жути черные.

– В первых драках всегда так: смятение, замешательство, а потом, после первого вкуса крови, неудержимая ярость и желание убивать, – со знанием дела заметил Аквила. – Мне все это знакомо, трибун. Ведь и я когда-то был так же юн, как ты сейчас. Да-да, представь себе: и руки дрожали, и ноги не шли, а затем какая-то неудержимая сила бросала, как выпущенный из баллисты снаряд, в самую гущу боя.

Лукан вдруг почувствовал глубокую симпатию к этому еще далеко нестарому, но достаточно опытному мужчине, с уже пробивающейся в коротких жестких волосах сединой и ясным, уверенным взглядом, от которого исходили настолько мощные волны спокойствия, что рядом с ним все существующие проблемы казались мелкими, незначительными недоразумениями. Пожалуй, именно такого старшего брата он хотел бы иметь, но… боги послали только младшую сестру.