На острове

Тем утром он увидел у себя три вросших ногтя. На обоих больших пальцах и на среднем на правой ноге. Он подумал, что надо бы подержать ноги в соленой воде, лучше всего в теплой. Но ему было невмоготу заниматься этим: наливать воду в кастрюлю, чиркать спичками и зажигать плиту, тащить таз. Да еще на глазах у этого незнакомца. Нет, это было слишком. Лучше он выйдет на пляж, окунет ноги в ледяную воду и будет стоять, пока холод не прогонит боль. Но даже это казалось не стоящим усилий. Пришлось бы снимать туфли и носки, подворачивать брюки. А потом то же самое в обратном порядке – и все это даже без стула.

Самуэль стянул с себя спортивный костюм, в котором спал, проковылял к гардеробу и стал искать свою одежду в полутьме. Первым делом он надел футболку и джемпер, потом взял трусы, брюки и носки и вернулся на кровать, чтобы надеть сидя. Это было нелегко, толстые пальцы его не слушались. Натянув второй носок, он снова прилег на еще теплую постель. Коснувшись щекой простыни, он вздохнул и провалился в сон, свесив ноги с краю.

КОГДА ОН ПРОСНУЛСЯ СНОВА, за окном едва рассвело. Он услышал, как квохчут голодные куры. На этот раз Самуэль встал уже легче, хотя тяжесть и ломота никуда не делись. Он уже много лет не чувствовал себя так плохо. Пожалуй, с тех пор как катался в автозаке. Его вместе с полусотней человек конвоировали из центра города, где их продержали неделю, в новую тюрьму строгого режима, которая в то время располагалась на окраине.

Их везли в разорванной одежде, с кровоподтеками, синяками и заплывшими глазами. От них несло потом, мочой и дерьмом. И над всем этим витал дух разложения. Раны гноились, а десны превратились в мясные руины с осколками зубов. Та еще была поездка; на каждой кочке они подскакивали и наваливались друг на друга, обдавая гнилым дыханием.

Новая тюрьма была колоссальным сооружением. Настолько, что получила прозвище Дворец еще на этапе строительства. Люди гадали насчет ее будущих размеров, числа коридоров и камер и скольких заключенных она вместит. Но вскоре возвели высокие стены и стальные ворота. Никто не приближался к стенам и не думал забраться на них, чтобы посмотреть, что там творится. Таких дураков не было. Все знали, пусть и не говорили, что эту тюрьму строили по приказу Диктатора. Он намеревался разместить там всех недовольных, своих врагов, всякого, в ком увидит помеху.

Самуэль прошел по гостиной, стараясь не шуметь. При каждом шаге у него хрустели колени. Запах в комнате стал другим после того, как в ней провел ночь незнакомец. Он лежал на диване, свернувшись в клубок, насколько ему позволяла комплекция. Дыхание его было глубоким, ровным.

Выйдя в прихожую, Самуэль нагнулся за туфлями и подавил невольный стон. Обычно он зашнуровывал их, сидя на диване, но сейчас это было невозможно. Он открыл входную дверь, почувствовал лицом утренний холод, запах листвы, соли и влаги и поплелся в носках, держа туфли в руке, по каменистой земле к маяку. К двери маяка вели три ступеньки, и Самуэль присел на средней и отряхнул тяжелой рукой землю с носков. Он надел туфли и направился к дворику, не слыша своих шагов в шуме волн, накатывавших на берег.

Куры приветствовали его с обычным нетерпением. Он подошел к ящику с кормом и насыпал им зерно, не забыв и о старой курице, отсаженной в отдельную клетку. Она заунывно курлыкала, пока он гладил ее и говорил добрые слова. Потом он ее выпустил из клетки и проследил, как она подошла к кусту и уселась под ним с хмурым видом.

Остальные куры устремились в огород, и Самуэль пошел за ними. Он решил ничего пока не собирать. Пусть сперва уйдет этот человек, а потом он спокойно соберет овощи, пообедает и, может, приляжет поспать. Вот чего ему хотелось. Выспаться. Остаться одному и выспаться.

Дойдя до конца огорода, он прислонился к каменной изгороди, чувствуя, как камни проседают под его весом. Море было неспокойным. Волны с белыми бурунами так и бросались на берег, и хлопья пены расползались по галечному пляжу, превращаясь в грязь. Причал уходил в море темной линией, на которой сидела крачка, нахохлившись против ветра. Сине-серая изгородь, опоясывавшая остров, осыпалась в одном месте. Отдельные камни раскатились и потемнели от воды. Другие валялись кучкой под самой изгородью, нарушая ровную линию. Самуэль покачал головой. Придется таскать камни и колоть булыжники, чтобы заделать прореху. Какой уж там сон.

Он вернулся в коттедж и взял кувалду, стоявшую за дверью. Вес кувалды оттягивал ему руку, напоминая о старости. Все утро ему не давали покоя воспоминания – то, что ему хотелось забыть, накатывало на него с настойчивостью прибоя.

Его первый день во Дворце. Как тяжело он вылезал из автозака под крики надзирателей, смотревших, как заключенные ковыляли по тюремному двору, моргая на ярком свете. По краям ворот стояли подстриженные деревья в кадках. Вышел человек в бежевой форме и военном берете. Под мышками у него расползались пятна пота, на бровях и верхней губе тоже блестел пот.