На острове

– Похоже, придется показать.

Самуэль шагнул в сторону коттеджа. Но человек остановил его, положив руку ему на грудь. Самуэль почувствовал, как у него ускорился пульс. Человек был совсем близко. Самуэль чувствовал его дыхание, видел трещинки на сухих губах, пористую кожу носа. Человек, не убирая руку с его груди, что-то сказал.

– Я не знаю, чего тебе надо, – сказал Самуэль. – Что ты говоришь? Чего тебе надо?

Человек рассмеялся, показав крупные белые зубы. Он убрал руку с груди Самуэля, указал себе на грудь, хлопнул ладонью по сердцу и что-то сказал. Он дважды повторил по слогам какое-то слово, каждый раз хлопая себя по груди. Он тщательно выговаривал звуки, гортанные, иностранные, отчего казалось, что он развлекает ребенка, изображая какого-то зверя.

Самуэль выдохнул. До него дошло. Это было имя. Человек называл свое имя. Самуэль попробовал повторить его.

– Н-н-н, – начал он.

Человек повторил первый звук.

– Н-н-н-н-г?

Человек повторил слово и кивнул Самуэлю.

– Нгш…

Самуэль никак не мог это выговорить. Он покачал головой и махнул рукой, словно разгоняя дым.

Тогда человек поднял палец и присел, собираясь написать свое имя на песке.

– Без толку, – сказал Самуэль. – Я не умею читать. Когда-то умел, немножко. Но с тех пор столько времени прошло. Я уже все забыл.

Затем указал на себя и назвал свое имя. Человек улыбнулся.

– Саньвэл, – сказал он. – Саньвэл.

Самуэль кивнул. Человек взял его за плечо и снова улыбнулся:

– Саньвэл.

Затем они услышали звук мотора. Взглянув на море, они увидели вдалеке судно снабжения, медленно приближавшееся со стороны материка.

Человек сильнее сжал плечо Самуэлю.

– Нет, не бойся. Они тебя спасут. Позаботятся о тебе. Отвезут в какое-нибудь безопасное место, накормят, приоденут. Здесь тебе нельзя.

– Саньвэл, – сказал человек тихо и покачал головой.

Он был сам не свой от страха и вращал глазами. Он опустился на колени и обратил взгляд на Самуэля, сложив ладони.

– Паси, – сказал он. – Паси, паси, паси.

И наконец Самуэль понял, что человек говорил: «Спаси». Он где-то услышал это слово и запомнил его, и теперь обращался к нему в отчаянии. В этой мольбе, этой униженной просьбе Самуэль узнал собственный страх; тот страх, что не отпускал его уже столько лет. В тюрьме, и раньше, и даже после, когда его выпустили по амнистии. Это был страх смерти.

– Ну, идем тогда, давай за мной, скорей.

Он позвал за собой человека, поднялся по ступенькам маяка, открыл тяжелую дверь и втолкнул его в холодное тусклое помещение.

– Давай наверх! – сказал Самуэль, указав на лестницу.

Человек помедлил на первой ступеньке и стал подниматься на четвереньках. Самуэль закрыл дверь и вставил ключ в замок. Ключ поворачивался с трудом. На пальцах осталась ржавчина. У него пересохло во рту. Он снова заметил тень краем зрения и пошел к причалу.

КОГДА САМУЭЛЬ СПУСТИЛСЯ НА БЕРЕГ, судно уже причалило. Уинстон, младший из двух моряков, пришвартовывал его. На одежде у него была красная синтетическая нашивка футбольной команды, за которую он болел, а на бицепсах – татуировки с именами и датами рождения четверых его детей. Он работал на судне снабжения уже два года, с тех пор как Джон вышел на пенсию. Но Каймелу, отец Уинстона, все равно считал его неумехой, новичком.

Уинстон улыбнулся Самуэлю, кивая головой в такт музыке у себя в наушниках. Каймелу помахал рукой и спросил:

– Как дела? Стена твоя, между прочим, обвалилась, – он указал в ту сторону. – Видел? Похоже, тебе хватит дел на несколько дней.

– Наверно, ночью обвалилась, – сказал Самуэль.

– Надо было цементом скрепить. Я тебе сколько лет говорю, нужен цемент. У меня еще, может, осталось полмешка с прошлого года, когда мы вытяжку делали. Посмотрю и привезу в другой раз. Просто попробуешь – вдруг понравится?

Уинстон спустился в трюм, выгружать снабжение. Было слышно, как он напевал, фальшивя, проглатывая слова.

– Слышал бы ты, что он несет. Мальчишка решил стать поп-звездой. В городе какой-то конкурс, и он думает, что может выиграть, – Каймелу покачал головой. – С каких это пор стало стыдно иметь хорошую честную работу, хотел бы я знать? – прокричал он в трюм. – Нельзя, чтобы все были богатыми и знаменитыми! Кому-то надо, блядь, работать!

Самуэль отвернулся от него и перевел взгляд на воду, на розовые перистые облака, на медленно встающее солнце.

– И вот еще что, – сказал Каймелу, проследив за взглядом Самуэля, – погода. По-моему, вполне по сезону – как думаешь?

– Да, можно так сказать.

– Ну а Кеб, который в гавани, он говорит, рыба не плывет, как положено. Говорит, приливы-отливы сбились. Или изменились? Не помню точно. А еще он сказал – и это я запомнил совершенно точно, – сказал, что поймал акулу в сети, полуживую от голода, говорит, не евшую лет сто, так он сказал. Когда только такое было? Даже не знаю. Наверно, никогда. Плохие времена. Говорят, это худший рыболовный сезон на памяти рыбаков.

– Пап, они говорят это каждый год, – сказал Уинстон, поднимаясь из трюма с коробкой на плече. – Когда я был мальчишкой, говорили и посейчас говорят.