На острове

– А тебя кто-то спрашивал? Разгружал бы лучше. Спускай добро на берег, и хватит умничать. – Он закатил глаза на Самуэля: – Ох уж эта молодежь. Никакого уважения. И весь день за ними глаз да глаз. Но он вообще хороший парень, на свой лад. Дай мне десять лет, ввести его в курс дела, и из него может выйти толк. – Он сошел на причал и пожал руку Самуэлю: – Ты в порядке? Выглядишь усталым.

– Нет, я в порядке. Как сам?

Каймелу снял шапку и засунул в задний карман.

– Не могу пожаловаться. Всего вдоволь. Здоровьем, слава богу, никто не обделен. Эше – это вторая у Уинстона, помнишь, ты в тот раз фотку видел, – играет в спектакле в детском саду, в эту субботу. Одну строчку произносит, так-то. Одну строчку, а Эдит шьет ей костюм две недели, днем и ночью. Миллион стразов, ленточек и блестяшек. А если не шьет, так ходит продает билеты всем дамочкам из церкви, чтобы пришли посмотреть. Эше весь день ходит, держит расческу как микрофон и талдычит свою строчку. Ни единого, блядь, слова не понятно. Но такая лапочка, даже без дедовских умилений. Уинстон! Где коробки?

– Прямо перед тобой, пап. Сейчас принесу последние.

Каймелу указал на коробки так, словно сам их принес.

– В общем, Сэм, тут все как всегда, но я достал новую марку стирального порошка. Эдит на него молится, и его продавали по акции. Если не понравится, просто скажи, окей? И мы привезли тебе этот навоз, как ты просил. Это пиздец – от него все провоняло, можешь поверить. Рад, что наконец избавились.

Он поднял одну картонную коробку и сказал:

– А это от Эдит, из магазина, знаешь. Нет-нет, я сам. Не волнуйся. Уинстон! Это все?

– Да, пап.

– Ну, тогда беги в коттедж, поставь чайник и заваривай чай. Коробки подождут.

Самуэлю хотелось преградить путь Уинстону и сказать: «Нет, только не сегодня. Уходите, бога ради, оставьте меня в покое».

Но он стиснул челюсти, засунул руку в карман и сжал ключ от маяка. Он поплелся за Каймелу, с трудом волоча ноющие ноги.

– Не слышал, какой бардак в парламенте? – спросил Каймелу. – Нет, надо думать, не слышал – откуда? Что ж, там хаос, скажу тебе. Полный хаос. Сплошные скандалы из-за коррупции, махинаций, оппозиция выражает протест. Это только последние две недели, такие дела. В итоге ввели войска, и это был пиздец. Реальный пиздец. То есть кому-то вроде тебя, Сэм, должно быть, жутко слышать такое. Ты столько лет провел в тюрьме из-за Диктатора, а мы теперь опять вводим войска. И – прости, что говорю это тебе, – но, если честно, многие люди там, на материке, жалеют о тех днях. Да, мы жили в страхе, то есть с этим никто не спорит. Но дело в том, что тогда был хотя бы порядок, не было такой преступности. А теперь сплошной бардак.

Он перевел дыхание, когда они поднялись на мыс, и приложил руку к груди.

– Каждый раз он меня убивает, этот холм. Чувствую, как сердце стучит, нахуй, в ушах. Не знаю, как ты справляешься, Сэм, правда не знаю.

Через несколько секунд он плавно махнул рукой, показывая, что готов продолжать. Он тяжело перевел дыхание, прокашлялся и заговорил:

– Как я сказал, там бардак, на континенте. О дорогах даже не спрашивай. Одна сплошная колдобина. Помнишь, какие ровные были? Ну, еще бы, со всеми этими военными парадами и конвоями с «Роллс-Ройсами», а? А этот президент везде летает. Срал он на дороги.

Они подошли к коттеджу, и Самуэль проскользнул в дверь перед Каймелу. Он сдернул одеяло с дивана и набросил на подлокотник, пока Каймелу ставил коробку на кухонный стол. Самуэль ждал, что он заметит кастрюлю с тарелкой, вилку с ложкой и две кружки на сушилке. Ждал, что он скажет: «Вечеринка была?» Но Уинстон уже убрал кружки, и если Каймелу что-то и заметил, то не придал значения.

Он вернулся в гостиную и со вздохом опустился на диван.

– Знаешь, Сэм, что тебе нужно? Скамеечка для ног. Самое то, когда ноги устали.

– Может, смастерю. Доски у меня есть.

– Это все, что нужно. Доски и подушка. Уинстон! Посмотри в коробке, что я там поставил. Твоя мать прислала печенья. Боюсь, не домашние, Сэм. Она всю неделю по уши в стразах – шьет этот ебучий костюм.

Уинстон вошел с тремя кружками и взял себе оранжевую. Он протянул им пачку печений. Каймелу откусил, скорчил рожу и прочитал слова на пачке:

– «Аромат тропического пунша. Вкус Гавайев». Охуеть. Кто придумывает такое дерьмо?

Но сам взял второе и продолжил говорить, откинувшись на спинку:

– Хорошо здесь. Все у тебя есть. Опять же, знаешь, подальше от материка. Говорят, будет революция. Может, очередной переворот.

Самуэль запил печенье чаем. Не в меру сладким. Уинстон не жалел сахара.

– О революции давно говорят. И ничего не меняется.

– Знаю, но ходят слухи, что теперь все серьезно. Граффити нарисовали, и, я слышал, проводят подпольные собрания. Снова как в шестидесятые. Хотя ты об этом должен знать побольше моего.

– Что ж, мы, наверно, можем только ждать и смотреть в оба.

– Да, мы, старики, мало что можем. – Он взял очередное печенье. – А, погоди, пока не забыл, утонула еще одна лодка с беженцами. Из этих, знаешь, нелегалов. Всего в нескольких километрах отсюда, от нашего берега. Когда это было, два дня назад?