- Слыхала! Что впроголодь в Ключах-то стали жить, не пикни. И режут наших, и стреляют, и девок местных портят. Ой, это ведь меня Зинка Коробейникова нарочно сбила! - вспомнила Бронислава. - Азеры да азеры. А они Пизнесмены по национальности, оказывается!.. А Нина у нас давно раскусила: это русских специально без зарплаты везде оставили, чтоб они должности по дешёвке бы чужим уступали. Любым, кто с деньгами заявится... Нет, Москва-то куда смотрит, Макар? Совсем безглазая, что ли, она сделалася? Вон, и дороги нам ценами большими перекрыли: что железные - что по воздуху. И живут людишки наши, как опята на пеньке. С места-то уж больше никто не сдвинется: не на что им.
- А в Москве нерусь одна затаилась. Москва весь этот закон для нас и установила. Апартеид - закон называется! Если по-культурному, - пояснил Макарушка с удовольствием и засунул красную папку за пазуху, довольный своей политической грамотностью. - Апартеид в отношении всех коренных народов! В интересах международных аспидов.
- Ой, беда с этими спидными - с заграничниками всеми! Даже не говори, - охотно засокрушалась Бронислава. - Ну, щас вся страна - как изба незапертая, нарасхлебянь стоит. И что за бандитов они завтра на нас нашлют, даже не разберёшь, не знаючи. А ведь оно всё, если что, на твою голову упадёт, Макарушка. На оборонную. Любая банда.
Макарушка топтался и не уходил. И тогда Бронислава спросила поскорей:
- А чего делать-то в ней надо? Витьку? В дружине-то в твоей?
Макарушка засмеялся:
- Всё, что скажем!.. Его в армии учат, чего с захватчиками делают. Он знает.
Потом добавил, помрачнев:
- У нас денег больших нет. И не будет: мы ни анашой, ни Родиной не торгуем. У нас - нравственность. Православная. Поэтому вся власть чужими скуплена везде почти что... Обороняться от дурных денег придётся, Бронь! Того гляди, землю из-под нас выдернут, как в Ключах, хоть в небушке живи. Опять отстаивать её пора настала, землю.
Бронислава оглянулась на спокойный казённый сад - огромный, неподвижный, овеваемый пургой будто кисеёй.
- Да, Макар. Не примотали бы вот к яблонькам нашим дранку, и зайцы бы всю кору обгрызли с них догола. И каких яблоков от сада покалеченного тогда ждать?! А?.. Разве же можно допускать, чтоб кожу-то с нас живьём сдирали, как с городских да с ключевских? Нет. Они заграничники - а мы пограничники тогда везде будем. И против ихого одного у нас тыща выйдет. Вот Витёк вернётся - и оборонимся, - успокоила она Макарова. - Может, ещё и погоните паразитов-то этих, христопродавцев, от Буяна - и до самой границы.
- А никуда не денешься, Бронь: деньгами воевать мы, русские, не можем: нам остаётся - кулаками... Ну, ничего! Распрямимся как один, разве мы иуд богатых не разгоним? Разгоним. И с большим ускорением.
Он снял волчью шапку, сбил с неё снег, сильно ударив о колено, и нахлобучил снова.
- Да, капитализм оскал звериный всем показал. Он на Россию нынче накинулся. Слыхала, как владивостокских опустили? Через водку. Рисовой водкой дешёвой, в пакетах, весь край забросали... Ох, протрезвеют мужички после время. В ярме в китайском.
- А против водки-то как бороться? - растерялась Бронислава. - Оно наверно и не придумано. Разве что в рукопашную.
- Против водки? Как против химического оружия!.. Странные вопросы, вообще-то, задаёшь, Кочкина. Эх, ты: броня крепка и танки наши быстры!
Но налетевший ветер взвихрил с клумбы снег, осыпал снова и Макарушку, и Брониславу, и кружащееся снежное марево скрыло их друг от друга.
- Ну, привет ему передавай! Витьку... А я к Ильшину иду, - говорил невидимый Макарушка уже издалёка.
- Насчёт чего? - ласково кричала ему в слепой снежной пустоте Бронислава.
- Насчёт фи-нан-сиро-вания!
- Так он, поди, не да-а-аст!
- Даст! Договорились! Районное собрание про дружину всё решило! - долетало из пурги. - Подписать осталось. Дело-то святое... Яблоньки прикрыли, а людей не прикроем? Прикроем! А то какие мы хозяева у себя будем? Да никакие!
- Ладно, коль то! - кивала и кивала ему, невидимому, Бронислава со своей стороны клумбы. - Ладно! В добрый час!
И не сильно верила: "Неужель и к нам кто сунется? Себе на погибель?.. Ну, пускай, пускай попробуют. Не плутали они ещё в наших-то лугах. В прорубях вверх ногами не бултыхались, эксплуататоры. Процведают, значит, лиха. У нас места строгие: у нас - не больно-то".
После времени Бронислава вдруг обеспокоилась. В прошлый раз Макарушка сказал: "Витьку вашему взвод даём! Решили". "А в позапрошлый про отделение написать велел, - размышляла она. - Теперь что-то про роту говорит... Это понижают Витька, иль повышают всё время?"
Однако Макарушка, с красной папкой подмышкой, сделавшись видимым на миг, уже толкал плечом дверь Сельхозуправления. И снежная пыль взвилась снова до самого неба.
- У Антона спрошу, - утирала она ладонями лицо, мокрое от снега, словно умывалась. - Он отслужил, понимает... А вьюжит-то как! Прям света не видать. Ух! Сижу как в стакане с молоком.