На острове Буяне

- Конечно, хуже! - с готовностью поддержал его Козин. - Тогда бы у беляка внуки дураками народились. А так...

- Ну, это же козе понятно!

- Викентий! Зачем ты опять про коз?!

- Гадство! Про Хрумкина - нельзя, про коз - нельзя! - в конец расстроился Кеша. - А про кого мне - можно?

- Про меня можно. И про план ваш городской, - громко сказала Бронислава, запахиваясь потуже. - Надо нам его втроём принять. Вместе. Небось, и я тут не лишняя - помогу, чем смогу. Проголосую прям щас, если что. Единогласно!

- ...А здесь такая глушь, что и революций никаких не было! - вдруг сообщил ей Козин сокрушённо. - Представляете, что сторож в ДэКа мне про то время поведал? Да, сначала, говорит, приезжали какие-то, митинговали - называли буянских "господа мужики!" И сразу - в город поскорей. А потом прискакали другие - называли буянских "товарищи мужики!" И тоже - в город галопом. Всех в бедные записали, чтоб не связываться, на самоуправление всё здесь спихнули... А не запиши-ка? Когда каждый - с топором за поясом? А до города - путь тяжёлый. Никакого грейдера не было... Да, гиблое тут место, дорогие мои. Ой, гиблое! Практически недоступное для прогресса. А вы, Броня, как считаете?

- Какие уж тут революции, в глухомани нашей? - отмахнулась Бронислава. - У нас и богатых-то сроду не было. Бедных, правда, тоже. А староста выборный - он себе больше других никогда не брал, говорят. Не положено это у нас было... Нет. Одним гуртом жили - всем всё поровну делили: разве среди своих бедные-богатые бывают? Жребий!.. Колхоз он колхоз сроду и был - мы к нему привыкшие, не ещё к чему.

- Вот оно: община! Извечная коммуна! Первобытный коммунизм! - повернулся к ней восхищённый Козин. - Я всё понял. Идея коммунизма победила в России потому, что Россия была коммунистической изначально - и всегда! Только так она выживала по глухим местам.

- А кого это она у нас победила? - не поверила ему Бронислава и фыркнула. - Никого она здесь не победила, идея эта. У нас как всё было, так и осталося. И всегда так будет... Баловство-то мы любое тут пересидим: хоть коммунизм, хоть демократию пизтнесменскую. Нам без разницы... А коммунизм этот - он и не наш, он заграничный был.

- Почему же - заграничный? - с повышенным вниманием спросил Козин.

- А всё, что без Бога, то и заграничное. Не наше значит, - косилась на Козина Бронислава. - Он, правда что, без Бога, коммунизм. С трупом только.

- С трупом Ульянова!.. Или - с трупом Маркса?

Однако Бронислава снова отмахнулась от Козина:

- Да там их полно, трупов этих, и не один что-то не воскрес. Чем их только не натирают, а никто не воскрес - никто не вознёсся. Охота вам про пустое молоть. Сказала же вам: что без Бога - то заграничное. А что заграничное - то без Бога. И точка... Когда едешь-то? - снова спросила она у Кеши. - Давай вот здесь, при нём, при завклубе этом своём, решай. Раз на людях ты всё решать начал - на людях давай и закончим.

Кеша в тот миг будто уснул с открытыми глазами и не шевелился.

- Куда? - вдруг удивился Козин. - Это же трёп был!

- Едешь, говорю, когда! - прикрикнула Бронислава на Кешу, теряя терпение.

Тот очнулся. И начал сосредоточенно обводить пальцем клетчатый узор на чужой клеёнке.

- Да я же к Козину на работу пришёл проситься! - вдруг возмутился Кеша. - Художником! А он говорит: штатной художественной единицы нет.

- Завтра поедешь,- с нажимом сказала Бронислава. - А то автобуса десять дней потом не будет. До следующего тебе терпеть невмоготу, небось? Устанешь ещё ждать-то, чего доброго.

- ...Так, работы же всё равно нет! Не берут! - возмутился Кеша.

И закричал, ударяя себя в грудь кулаком:

- А без работы я кто? Дармоед? Я, художник, поэт и всё такое, для зятя какого-то пресловутого - вообще, оказывается, недочеловек! Руку здороваться тяну, а он мимо глядит. Бездар-р-рность!.. А эта дочь твоя? Глазами всего изъела, как каустическая сода. У тебя, между прочим, дочь - фашисткой выросла. Я, между прочим, тоже слыхал кое-что. Ночью!.. Это не дочь у неё, Козин, а дойч какая-то! Натуральная дойч!

Бронислава побледнела и встала было со стула. Однако взяла себя в руки.

- Фашистка! Фашистка - дойч твоя! - кричал ей Кеша.

- Дочь - не трогай. Ты мне её под законы-то под мексиканские не подводи!.. Не при чём она. И про зятя - чтоб я больше слова плохого не слыхала. А работа везде есть. Скажи только, искать её надо.

- Нет, на птичник, что ли, мне идти?! - взвился Кеша, налил только себе и выпил махом. - С моим легендарным происхождением? Хрумкина смешить.

Потом пожаловался Козину:

- Представляешь, куда она меня пристроить хотела? Дерьмо куриное выметать. Нет, ты представляешь, Козин?! Безобр-р-разие. Я - и дерьмо. Парадокс!

- А на птичнике что - не люди работают? - удивилась Бронислава. - Не хуже тебя, небось. Может, и получше. Лучше метлой дерьмо-то мести, чем языком ты его метёшь.

Кеша только презрительно хмыкнул.