На острове Буяне

- Ну, ты к этой работе непривычный, - миролюбиво заключила Бронислава, - Поезжай. От меня, плохой. В городе ещё раз поживи. У этой. У хорошей-то своей. На гостиницу денег не дам. У Зои богатой и остановишься. Накормленный будешь, в тепле. Постирать есть кому. А на работу устроишься, квартиру частную снимешь - напишешь, я к тебе приеду. Не брошу! Ты только напиши. Я тебя где хочешь найду! - с весёлой угрозой закончила Бронислава. - Или меня, старуху, в город не повезёшь, постесняешься? Там ведь все расфуфыренные. Ну так я, Кеш, в парикмахерскую городскую схожу. Кудрей полно навью. И румяна там в магазине - всем кряду небось отвешивают. Хоть килограммами... Ох, умора.

Козин недовольно рассмеялся.

- Ты извини, я уведу твою жену на минутку, - вяло взяв Брониславу под руку, сказал он.

- Уводи! - махнул рукой Кеша и стал наливать себе из бутылки. - Я разрешаю! Уводи, по ходу жизни, в светлое будущее! Оно ей одной наперёд известно... Что примечательно, буянское светлое прошлое неотличимо от буянского светлого будущего. А будущее - от прошлого. Никакого движения вперёд, к мировой катастрофе! Поразительное душевное спокойствие. Практически, непробиваемое.

- Идёмте, Броня.

- ...Не могу же я, в самом деле, работать на птичнике! - приходя в себя и капризничая, кричал Кеша им вслед. - Особенно - теперь! Птичник отпадает полностью. С чистки куриного дерьма начинать свой трудовой путь в вашем дремучем Буяне?!. Ха-ха-ха! Гребите сами это добро. Ха-ха-ха! Благодарю за оказанное высокое доверие... Ха. Ха. И ещё раз - ха!..

Козин завёл Брониславу в тесную боковую комнатёнку, усадил на диван, отодвинув в сторону несвежую простыню. Сел рядом, близко. И положил руку ей на плечо:

- А пальто в гостях ты никогда не снимаешь? Так и ходишь в нём, босиком?

- Ничего. Не лето красное у вас, - запахнулась она потуже и поджала губы. - А ноги потерпят. На коврике на вашем.

- Ты молодо выглядишь. Вон какая... крепкая, - осторожно сжал он её плечо и сразу отпустил.

Бронислава посмотрела в линялые козинские глаза. Ей стало неприятно оттого, что она ему нравится. И тогда она принялась внимательно оглядывать обои. Они были яркие - в оранжевых хвостатых петухах с раскрытыми клювами и в огромных красных маках, с жёлтыми и зелёными листьями.

- Тебе нравится здесь? - спросил Козин.

- Ничего сидим. Как у хохлушки под подолом, - сдержанно похвалила Бронислава обои.

Козин прокашлялся.

- Я Кешку Шальина давно знаю. Он там, в городе, около нашей пивной, на углу, всё время околачивался - около Пегаски. Всё правильно: от него лучше избавиться... Ты когда дома одна бываешь? Если тебе станет скучно, то я...

- А ты там, около пивной, кого делал? - засмеялась Бронислава. - Порядки, что ль, на углу наводил?

- Хм, нет, конечно... Просто - была молодость, видишь ли. И потом... около этой пивной всегда собирались вольномыслящие поэты! Потом заваливались туда... Она же рядом с филармонией - Пегаска. И от Союза художников недалеко, от института культуры... Глупая молодость. Погоня за жизненными впечатлениями. Страстная погоня, Броня!

- Может, и у него погоня была.

- Что ты... Он же алкаш. Опустившийся человек. Он бездарен.

- А ты нет, что ли?- усмехнулась она. - А сам-то полгода назад какой обтёрханный к нам приехал? Забыл? Только здесь, на буянских харчах, и выправился.

- Ну уж извини! - обиделся Козин и убрал руку с её плеча. - Во-первых, я всегда знаю, где надо остановиться. И когда надо сказать себе "нет". А во-вторых, что касается моего собственного таланта...

Он деловито пошарил на тумбочке среди бумаг, вытянул исписанный листок и, с сомнением взглянув на Брониславу, сказал:

- Слушай. Из последнего:

"Распляшется бешеный ветер,

Закружат скупые снега,

Застонут промёрзшие ветви

И замертво рухнут к ногам!"...

Козин помолчал немного, словно ещё слышал отголоски своего чтения.

- Вот где поэзия! - расчувствовавшись, наконец сказал он.

- Да, жалко... - рассеянно отозвалась Бронислава.

- Кого? - не понял Козин.

- Да что ветки-то отпадут. У Кеши тоже про такое есть, он мне один раз ночью читал. Только у него про яблоки. И тоже - жалко, прям сил нет. Яблоки там у него кто-то крупно нарезал. Напополам. И все их - повыкидывал... Про яблоки мне даже жальче. Выкидывать-то зачем? Их посушить можно.

Козин уставился на неё. Потом сказал назидательно:

- В поэзии бродят высшие смыслы, Броня! Не практические... Да, бродят.

- И правда что, лучше бы на вино они перебродили. Яблоки эти... Смыслы, конечно, смыслами. А когда в них, в смыслах, добро портится да рушится всё кругом - хоть как: неприятно. Не люблю я, когда про порченое пишут. Что не люблю, то не люблю.

Козин рассердился. Но тут же заговорил сочувственно:

- Милая женщина, если б вы знали, с кем вы связались... А знаете, на кого вы сейчас похожи? Вот так, в полупрофиль? В полутени? Видели вы когда-нибудь Венеру Боттичелли? Смотрите же! Вот репродукция! - широким жестом он показал на магазинную картину, висящую над тумбочкой на кривом гвозде. - Сколько прелести в её совершенной наготе!