На острове Буяне

Препирательство обещало быть долгим. Но остального Бронислава уже не слышала. Ей удалось, не упав, съехать на валенках с высокого обледенелого крыльца. Столовую ложку она вынула из сугроба и положила на перила. А грецкий орех Бронислава деловито расколола тут же, на выходе со двора - он слабо хрустнул, вставленный в створку калитки.

Про скорлупу Бронислава сказала, рассеянно пережёвывая свежее, терпкое ядро:

- Гляди-ка, как лодчонки две...

Она глубоко вдохнула морозный до синевы воздух - так, что закружилась голова, и спрятала створки в карман: на память.

- Эх, какой мороз крепкий ударил! - удивилась она. - К ночи градусов на пятьдесят пять жахнет, не меньше... Хорошо! Приходи, солдат, ишшо.

Приспустив платок на лоб, она двинулась было к дому поскорее. Однако по дороге раздумалась: вот пускай бы её нагнал сейчас кто-нибудь из буянских мужиков. Покрасивше который. А лучше бы всего - Макарушка Макаров. Тогда бы она остановилась с ним, засияла бы вся нарочно, и разговаривала бы громко, и смеялась бы на всю улицу. Пускай бы тогда Кеша вился без толку, вокруг них двоих, а она бы его - не замечала.

И тут за её спиной послышались торопливые шаги, как по заказу. Она обернулась, улыбаясь заранее. Брониславу споро нагонял старик Струков - в залатанной фуфайке и в облезлой шапке.

- Кудай-то ты бежишь, дядь Паш, как угорелый? - разочарованно спросила его Бронислава. - И чего тебе на печке не сидится? В тепле? Мотаешься по холоду, как молоденький.

- Колюня наш женится! - выпалил старик, приостанавливаясь. - Домой вот из невестиного дома бегу.

- А я гляжу: батюшки-светы! Сам на пенсии, а торопится, как на птичник, думаю... - Бронислава с надеждой оглянулась, не идёт ли кто ещё: уж если с кем смеяться, то лучше бы не с дядей Пашей, конечно.

Однако старик уже забыл про спешку и поправлял дужки толстых очков, обмотанных медной проволокой:

- Чего говоришь?

- Ты, дядь Паш, получше бы оделся, для невестиного дома. У тебя же куртка цигейковая есть! - заметила Бронислава неодобрительно. - Ну, иди, иди. А то замёрзнешь. В фуфайчонке-то в нарошинской.

- Чего?!. Не слышу ведь я теперь, Бронь. Как пенёк, глухой я стал! - громко похвастался старик, - Чью берём, что ль?

- Ну и чью? - оглядывалась Бронислава.

- Долго Колюня-то выбирал, беда! Скольких перебрал! И девок, и баб! - рассудительно кричал старик Струков на всю улицу, размахивая руками. - Не счесть!

- Ладно, дядь Паш. Чего ж теперь, - сократила разговор Бронислава, поглядывая через плечо на калитку Козиных. - Ты не забыл, куда бежал?

Но старик не унимался и кричал всё громче и охотней:

- ...Уж как выбирал! И та не по нём, и та не по нём! То велика, то мала, то лохмата, то гола! Горе, Бронь... А уж теперь конец: напоролся, видать, и он - на трескучу траву, наш Колюнюшка, раскрасавец-то наш. Прям гора с плеч - дождалися: напоролся!.. Свадьба на той неделе, Бронь! А ты приходи! Без тебя что за гулянка? Приходи, дочка.

- Ладно... Я, может, с мужем приду, - рассеянно пообещала Бронислава.

- А ничего, что одна! - широко улыбнулся Струков беззубым ртом. - Вот одна и придёшь!

Он посмотрел ещё со старческой лаской, как Бронислава кивает ему, потом пробежал трусцой несколько шагов. Однако обернулся и добавил, радостно показывая на уши обеими рукавицами:

- Совсем не слышу!.. Во сне только - слух весь открывается. Петушки вроде молоденькие всю ночь поют. Слушаю... А так - глухарь я теперь, Бронь! Ну, чего Витюшка-то ваш пишет?

Бронислава рассмеялась и махнула рукой:

- ...Ступай, дядя Паш!

- А и ладно, - охотно согласился старик.

Он двинулся дальше мелкой трусцой, оставляя на припорошенной дороге следы подшитых валенок. И Бронислава, постояв, пошла за ним потихоньку, глядя на отпечатки стариковских подошв.

Был бы хоть старик не глухой... Она бы сейчас стояла и рассказывала бы ему про своего Витька долго-долго! А Кеша, поравнявшись с ними, ждал бы на морозе, пока не посинел, представляла она. И пускай бы слушал волей-неволей. Про то, как остригли наголо Витька, и как сидел он, значит, первый раз в солдатской столовке, вот бы про что она рассказала!

А старшак там один зашёл, одетый - весь не по уставу. И с воротом расстёгнутым, и с бляхой, которая висит не знай прям на каком переднем месте. И вот этот старшак за спинами молоденьких солдатиков, значит, проходит, и всем кручёные щелбаны в стриженые затылки кряду лепит: весело ему! Все новички, значит, со слезами, а терпят: куда деваться? А как только этот самый старшак Витька щёлкнул, тут и кашу, огненную прям, в алюминиевых мисках подали. Ладно...