На острове Буяне

- Ну, раз ты ему, Козину, так уж поддался, и так уж ты перед ним стелешься весь, Кеш, то по его и сделаешь: в город свой съездишь. Оно и правильно. А там, после всего, поглядим: его ты умом будешь жить - или свой у тебя образуется. Только тогда гляди: по всей строгости жить с тобой начнём! А щас... Съездий. Что ж теперь... Вон, в магазине-то, говорят: платки выкинули! Нарядные! Глянуть мне надо будет в понедельник. Обязательно.

- Но моё место там, где цивилизация! - надувшись, заявил Кеша. - Где новейшие достижения! И, если мне не изменяет память... А она мне - изменяет... И - часто...

Он запутался в словах, смолк, а потом спросил подозрительно:

- Ты хоть понимаешь, кто тебе достался в мужья?!

- Нет, - от неожиданности сказала Бронислава.

- Я так и думал! Может, ты воображаешь, что я - только человек-губка? Который способен жить лишь тем, что он поглощает из услышанного, без всякого разбора?! Может, ты считаешь меня только пресловутой, ходячей пустотой?!

- Пустота - это бес! - нравоучительно сказала Бронислава. - Бес, который ходит по земле в виде человека. Тётка Матрёна недавно говорила: в конце времён, говорит, будут бесы на земле в виде людей ходить. Пустые люди... Чего ж, тебя бесом, что ль, родили?

- А ты догадываешься, от кого я произошёл?.. - Кеша снова сделался надменным. - Я - человек будущего, между прочим!.. Скоро все такие на земле будут. И не дорожить мною я никому не позволю. Так легко расставаться с начитанным человеком... Нет! Ты должна что-то изменить в себе! Чтобы соответствовать. Соответствовать мне!

Кеша собрался тут же поведать ей про себя много важного и нового. Но невесть откуда взявшаяся крошечная грязно-белая собачонка вилась уже у него под ногами и злобно рычала, обнажая игольчатые зубы. Он отпихивал её то одной ногой, то другой, со страхом поглядывая на край моста.

- Да отгони ты её! - вскричал Кеша, пытаясь пнуть собачонку как следует.

- Ну, вот: ещё сук я от тебя не отгоняла, - спокойно отвернулась от него Бронислава, обмахиваясь варежкой, словно от жары. - Прям умора.

Она пошла себе дальше, как ни в чём не бывало, отряхивая пальто: не от пылинок, а просто так - для красоты. И вздыхала по пути от хорошего настроения:

- Ох! Прохлаждаюсь я нынче что-то, в валенках да без чулок. Бездельничаю, как в девках глупых. Умора!..

Уже дома, за ужином, Кеша снова принялся рассказывать ей про своего деда Егоршу, про своего лучшего друга Хрумкина и про себя, как про человека будущего, широко размахивая ложкой. Но Бронислава ела быстро и охотно, совсем не глядя на него. А потом, разрумянившись от сытости, сказала тягуче:

- Уф. Ну и жарища у нас! Топить что ль поменьше надо?.. Что-то разморило прям.

Она потёрла глаза - и ушла спать, хотя до ночи было ещё далеко.

Бронислава уснула мгновенно - так крепко, как не спала ни разу за последний год. А Кеша ещё бродил по дому. И сидел в тёмной комнате, под невыцветшим квадратом на стене. Мороз усиливался, должно быть. В стенах потрескивало. И непонятно где раздавался то и дело слабый шорох - словно осыпалась откуда-то сверху невидимая пыль. Потом всё стихало.

"Я - и здесь? Парадокс!" - не понимал Кеша своего присутствия и своего назначения в странном этом месте, живущем своей тайной, невидимой жизнью. И сам он всё уменьшался в ней, а она - разрасталась. Чей-то сильный взгляд давил на него ощутимо. Он быстро обернулся на белое пятно в переднем углу. Кружевная занавеска скрывала тёмный лик иконы, однако Кеша вскочил и кинулся опрометью из комнаты.

В пустой и тёмной кухне ему стало спокойней. Он пил из пузатого чайника тёплую воду, но часто прерывал это занятие. И прислушивался, приглядывался. Тень недвижных ветвей лежала на полу, словно разросшаяся огромная паутина. Он сел в середину тёмного узора, на половик, и сделался таким крошечным и незаметным, что оказался в полной безопасности. Но рядом начинали прогибаться, поскрипывать половицы под чьими-то размеренными тяжёлыми шагами, и тогда сильнее кружилась голова. А потом шаги замирали.

- Цыц! - шёпотом покрикивал на кого-то Кеша, сидящий на полу. - Цыц, сказал! Я атеист, между прочим. Потомственный. Руки прочь от атеиста.

И снова шуршало, осыпалось, перемещалось в тёмном пространстве нечто невидимое, отчего остатки хмеля рассеивались быстро.

Кеша вскочил, включил свет, пристально оглядел углы. И обрадовался:

- Ну вот! Я снова вышел победителем из жестокой внутренней борьбы с мракобесием... Это для меня так: семечки.

Он запел "Глобус крутится, вертится". И даже заглянул в комнату к молодым, покашляв сначала и постучавшись.

- Слава молодой семье! Чем могу быть полезен? В свободное от умственной работы время? - спросил он через порог.

В оранжевом свете настольной лампы улыбался рыжий амбал с закрученными вверх усами. Он искоса поглядывал на Кешу со стены.

Антон перестал вязать бредень и тоже смотрел на Кешу - с остроносым металлическим челноком в руке, сделанным из твёрдой проволоки. А Нина наматывала капроновую нить на другой, деревянный, ловко поворачивая его так и эдак, и не подняла головы.