На острове Буяне

- Мы встретились тайком... Тем дивным вечерком... Смеялись от любви... Хрусталики твои!

Все помолчали.

- ...А может, я зря его? Трепал? - засомневался молодой.

- Не зря! - нахмурился старик.

Зуй подсел к костру. И стал не спеша сгребать палкой полуобгоревшие сучья в середину, а потом прилежно строить над ними шалаш из палок и веток.

- Дядька Нечай! А что зло - по-твоему?.. - вдруг спросил Зуй старика. - Вот, зло, оно - что?

Старик молчал.

- Когда вся сила в деньгах, зло! - ответил с бревна Кормачов, не поднимая головы. - В такой стране, где жизнь на деньгах установлена, русскому человеку жить невозможно. Или устройство меняй, против власти денежной поднимайся, или помирай. А жить - грешно. Невозможно нам.

- ...На Рождество как раз пять человек зарыли, - сказал старик, пристально глядя в огонь с бревна. - В полиэтилене в землю опустили. Туберкулёзники все, сопляки. Нам, грешным, прокуренным, прочифирённым, ничего, а молодняк... Мрёт зона! Вдруг ночью снится: Архангел. К чему?!. Думал-думал - понял: хватит зоне дохнуть. Как Михаил сбросил всю мразь бесовскую с неба, так мы должны сбросить всю мразь продажную со всей земли нашей. Чтоб Россия чистая от зла стала. Народец продажный - вот зло!

Кормачов привстал с бревна.

- А как ты понял, что Архангел это? - с сомнением спросил он. - Как понял, что - не талала?.. Святые силы, они ведь святым людям являются. А нам - талала одна.

- А кто же ещё к нам придёт? - удивился Нечай. - Это к святым святые приходят, постники - к постникам. Они сами всех прощают - и к ним приходят такие же: смиренники одни... А к нам - тот, который в битве всегда. Он! Воин главный, который со злом в сражении вечном... Не простил же он нечисть ни разу, правильно? Значит, как мы.

Кормачов озадаченно помолчал и снова лёг. Старик же продолжал тем временем:

- ...Думаю: да! Если уж Михаил Архангел к нам, за колючку, явился, значит, всё: кроме нас никто этого не сделает. Некому, значит, больше - зло сбрасывать с земли. Не осталось, значит, уже на воле никого, кто бы не думал про своё только брюхо...

- Если небо очищать войной пришлось, то и землю без войны не спасёшь. Всю её Зло захватит и нас изведёт, - легко согласился Зуй. - Это я кой-как понимаю. Только...

- Тогда, Степан, я про тебя вспомнил, - продолжал старик бесцветным голосом. - Может, правильно Кормач там говорит? Хватит блатным для себя гулять, куролесить. Мстить за народ пора, чтоб запылали без пощады - коттеджи эти... Другое время надвинулось. Время возмездия. Мелкими отрядами воевать будем: сарынь, на кичку!.. Думаю: надо Кормача из больнички вытаскивать. Нам, значит, начинать. Пора!.. Вспомнят они теперь, на верху, про голь перекатную. Вспомнят слёзы вдовьи, сиротские. Вспомнят наши туберкулёзы. Всё вспомнят. Как только запылают их дворцы без пощады!.. И если Михаил Архангел к этому приснился, значит, хорошо со Степаном из больнички уйдём. Зуя, думаю, ещё к себе подтянем: свой! Пускай ему туб какой-нибудь в спичечный коробок харкнёт, а с медичкой он там, у себя, всегда договорится.

- Да, с коек мы не плохо соскочили, конечно. Ну, ты же и раньше хорошо отрывался, дядька Нечай! - сказал Зуй. - Без всякого святого сна. Нормально.

- То с химии было, - неохотно отозвался старик. - Какая там охрана?

Кормачову надоело лежать на жёстком и он сел, упершись ладонями в бревно.

- Они - зло, - указал ему старик в Кешину сторону. - Интеллигенты. Когда враг по народу из Москвы бьёт, эти дешёвки удара не держат. Вихляются. На манки поддаются, себя продать наперегонки спешат. Хоть кому, продать... Защита у народа прогибается! Он, народ, без толку на партии надеется. А надо - на себя.

- А про Архангела-то что я сейчас понял? - возбуждённо заговорил Кормачов. - Вот мы, беглые, кто? Нас - на свете нет. Невидимые мы. Считай, что ангелы. Ангелы мести!.. Народ на воле мрёт - пронумерованный, и слова он против своей гибели сказать не может: за колючкой окажется... А нам, беглым, всё можно! Потому что нас - нет!

- А ты попробуй, останови того, кому терять нечего? - согласно продолжал старик, выговаривая слова медленно, будто из полусна. - Облезешь останавливать... Нет, пока человек не понял, что он - только мешок с костями, с мясом и дерьмом, он - слабак. За шкуру переживает. Но если понял, то живёт он как после смерти своей. И вперёд - как после смерти идёт! Его пуле не остановишь.

- А что? Был ты урка, а стал - ангел мести!.. - прикидывал сам с собою Зуй, поигрывая огромной сосновой шишкой. - Не хило. Только...

- Да они там, наверху, уже весь народ сделали такой, что он смерть свою пережил, - почёсывал Кормачов горящие, пятнистые скулы. - Они думают, если обобрали, приморили человека за одно то, что он - русский, то истребили и душу его? Не-е-ет: велик такой, умерший при жизни, человек! ...Нет сильнее уничтоженного при жизни народа. Потому что уже одной голой душой он живёт. А душа металла не боится.

Зуй, однако, посматривал на Кормачова насторожённо:

- Ты потише давай. Опять харкать начнёшь. Молчал бы что ль, Кормач? Не ймётся тебе.

Но тот не слушал его и продолжал ещё упрямей: