На озере Великом [авторский сборник]

— Ещё глаз кому выжгешь. Вот возьму в ночное, тогда поиграешь на воле.

Но я всё-таки получил этот кнут, на своё несчастье, и вот как это случилось.

Тихим утром на насесте тревожно заголосили сразу пять или шесть кур. Это были птицы, которые неслись редко, и хозяйка была счастлива. Она послала меня с Кланей принести яйца. Я был очень горд и во что бы то ни стало хотел найти все пять яиц, чтобы заслужить её благодарность.

Лестница, приставленная к насесту, была сплошь покрыта куриным помётом, твёрдым, как грибы на пне. Я лез, стараясь не браться руками за перекладины, с помощью одних лишь колен. Кланя опередила меня. Насест помещался под самой крышей. Лестница поднималась выше стропил и, спрыгнув, я ушёл ногами во что-то мягкое. Темно, лишь в узкие щели просвечивает небо. Плотный куриный запах заложил ноздри, два раза я больно стукнулся головой о печную трубу. Спугнутая птица, с шумом взмахнув крыльями, пролетела у самого лица и, усевшись на краю насеста, стала отряхиваться.

— Смотри не убейся, — сказала Кланя.

Я ничего не ответил и стал шарить руками по полу. Мне попадались какие-то комья, которые я принимал за яйца.

Кланя уже кончила искать. Она пробралась к лестнице, перекинула ступню так, что край юбки тетивой натянулся между ног, и позвала меня. Рукой она прижимала яйца. Я опять почувствовал себя городским и нескладным и стал пробираться к выходу. И вдруг у самых её ног я увидел яйцо, большое, с матовым бликом. Я быстро нагнулся и поднял его. Кланя взмахнула свободной рукой.

— Как это я его не заметила? Вот растеряха! — очень громко удивилась она и посмотрела на меня светлым синим взглядом.

Я первым прибежал к хозяйке и отдал ей свою находку:

— Остальные у Клани…

Хозяйка отёрла руки о бока, взяла яйца, приложила их к щеке, погрела дыханием.

— Умница ты моя! — сказала она дочке. — Да и ты, мальчик, нырок, — добавила она мне в утешение.

Пришёл хозяин. Он не разделял бескорыстной страсти жены и свою радость выразил так:

— Ещё бы завтра пяток — и на базар.

Я ушёл в избу, сражённый этой новой горькой неудачей. Кланя и её братья звали меня играть, но я не отвечал им. Я молча сидел у окна и глядел сквозь толстое, неверное стекло на изломанные линии двора. От земляного пола тянуло прохладой, жужжала невидимая муха, и я находил какое-то новое удовлетворение в одиночестве. И тут перед окном появилась Кланя. На руке у неё, свёрнутый в кольцо, висел заветный отцовский кнут. Этого я уже не мог вынести. Я вышел из избы, хмурясь от солнца и смущения.

— Ты чего кнут у отца стянула? — строго сказал я.

— Да я бы его в руки не взяла — отец велел тебе передать, он тебя в ночное взять хочет.

Она сняла кнут с руки и с опаской, словно огнестрельное оружие, передала мне.

Горе было мгновенно забыто. Я взял кнут. Но странное дело: кнут, такой гибкий и лёгкий в руках хозяина, оказался тяжёлым и неповоротливым, словно его конец был зарыт в землю. Я пытался выбросить его змейкой вперёд — он сворачивался в воздухе и бессильным пучком падал у самых ног. Верно, у меня слишком слабые и короткие руки, мне не сладить с кнутом. Открытие, как всегда, было сделано случайно. Я с раздражением дёрнул рукоять, кнут спетлился и распрямился в воздухе с коротким сухим треском. Тайна кнута была разгадана. Надо отвести руку назад, затем вперёд и, не думая о его длине, дёрнуть снова назад, и кнут послушно выстрелит. Я пошёл со двора, чтобы поупражняться. Я шёл, сшибая венчики цветов, взметая пух одуванчиков. Огромный клён развесил свои ветви с большими, сложными листьями. Взмах кнута — и на ветвях голые черенки. Затем я научился извлекать различный звук при ударе: от короткого щелчка до грозного, с долгим эхом разряда, как при близком громе.

Маленький прудик, весь заросший зелёной паутиной, чёрные, без оттенков силуэты деревьев недвижно лежат на поверхности. Я ударяю кнутом, живая щель разверзается на воде, и тёмное, словно в предгрозовом сумраке, небо открывается в её зыбкой мути.

Вернулся я настоящим хозяином грозного и послушного оружия. Кланя, её братья и сёстры собрались вокруг меня и одинаковыми синими глазами смотрели, как я повторял фокусы их отца. Я пустил кнут стоячей волной.

— Змейка! — закричали дети.

Я заставил его виться по земле.

— Ужом! — кричали дети.

Но эти невинные забавы мне вскоре наскучили. Пришла пора воспользоваться приобретённой властью, и я стал пугать детей. Я отошёл и пустил конец кнута им под ноги. Они наклонили головы и сознательным, спокойным взглядом следили, как к их ногам подбирается тонкая, острая бечёвка. Только Кланя нарочно подпрыгивала и притворялась очень испуганной.

В это время соперники-петухи сшиблись в ожесточённой схватке. Белый петух, утратив в первом напряжении всю силу и храбрость, повернулся и, как всегда, пустился наутёк. Он перевёл на грудь всю тяжесть своего тела и сильно работал жилистыми лапами. Во мне проснулась моя давнишняя к нему ненависть.

«Ну-ка, я легонько верну этого труса!»