На палачах крови нет

Экий недотепа! Ему, наверное, был неведом строгий литвинов-ский приказ по арестам: «Показательна в данном случае цифра, так давайте цифру. Единственное нужно самым тщательным образом следить за тем, чтобы в этой неразберихе не получить показаний на близких кому-либо из нас людей. В таком котле можешь оказаться, что сам на себя возьмешь показания». Сию негласную указнику и нарушил Голуб.

Потому что чекист Лулов — не просто чекист: когда-то он под началом Литвина служил! Да арестуют этого Лулова как брата «японского шпиона», да почует он, что ветерок с берегов Невы дует — не задумываясь, в мгновение ока заложит всю честную компанию: заявит, что в агенту черт знает какой разведки его начальник Ленинградского УНКВД Литвин завербовал. А вслед за Михаилом Иосифовичем и остальные дружки загремят на Лубянку, где с них три шкуры сдерут… Вот как дельце-то оборачивалось.

Но Голуб ничегошеньки не понял: привык разоблачать без ума и без удержу. Вон Яша Беленький перед ним на коленях ползал, открещивался от своего кровного родственничка из троцкистского отребья, но он и глазом не моргнул — умытарил беднягу. А Яша — ого-го! — дверь ногой открывал к сильным мира сего. А тут какой-то Лулов, козявка… Тьфу!

Литвин здраво рассудил: на кой ляд ему такой энергичный дурак — сегодня одного «близкого человека» прихлопнет, завтра другого? И спровадил служить далече, на уральскую сторонушку, сказав: не могу, мол, укрывать бывшего «поалейциониста».

Наум Абрамович обиделся: «я всего себя отдал делу борьбы с контрреволюцией, в результате чего мною лично и под моим руководством были раскрыты и разгромлены сотни шпионско-диверсионных и террористических организаций»(2), но, видать, предали забвению эти революционные заслуги: какая черная неблагодарность!

И уж вкруть разъярился, когда «черный воронок» за ним прикатил: колотил себя в грудь бывший чапаевец, кричал — аж пена с золотых зубов слетала: всюду «знают меня, как фанатика большевика и энтузиаста», а вы арестовывать?

Знали, все знали: и про одержимость палаческую, и про безумность пыточную, и про сгнившего на допросах профессора Шами, и про невинно убиенного поэта Николая Олейникова, и про замордованного востоковеда Конрада…

«Всю свою сознательную жизнь я работал только в интересах партии ВКП(б) и советского народа»(7), — сразу отчеканил допрощику Голуб и потом, сколько ни бился с ним оный, молчал будто каменный — ни в чем не сознался, ни в чем не раскаялся. А когда сообразил, что вовек ему не оправдаться за содеянное, вовек не выйти из узилища на свет божий — накинул на шею грязный льняной жгут и повесился над парашей. Пожалуй, это было единственное дело, какое он совершил в своей жизни без всякого энтузиазма.

ЯШКА-ДЕМОКРАТ

…мы никогда не будем довольны…

Морис Самуэль.

Известный большевик Сергей Гусев как-то сочинял автобиографию для энциклопедии братьев Гранат. И захотелось ему растолковать несведущим, каким таким образом в нем дух бунтарский разгорелся. Думал он, думал, да и написал на полном серьезе: «четырех лет от роду был на улице избит, как «жид», мальчишками. Это было первым поводом к недовольству существующим строем». Поди проверь: колотили ли взаправду малолетку и за что? Однако выходило, что одной из причинок Октябрьского переворота стал фингал под глазом, полученный в 1878 году сопливым Яшкой Драбкиным, будущим секретарем Военно-революционного комитета Петрограда Сергеем Гусевым.

Яшка Ржавский полуграмотный конторщик с Харьковского писчебумажного склада князя Паскевича, все-таки умнее был — ежели и высказывал «недовольство существующим строем», то по делу: «в начале августа 1916 года на фронте я очутился в 137 Нежинском полку в качестве рядового. Условия службы были наприскверные, ибо полк (был) переполнен реакционным офицерством, как генерал Дроздовский и другие, и в полку царила ужасная национальная ненависть и нередко приходилось выслушивать проповеди попов и других лиц в патриотической форме о том, что евреи продают Росию»(1). Это — правда.

А у знаменитого генерала Михаила Гордеевича Дроздовского, погибшего потом на гражданской войне, своя правда. Смотрел он на горлопанящего полкового комитетчика Ржавского, призывающего солдат бросить окопы, трусливо бежать с фронта и, верно, думал: «Как счастливы те люди, которые не знают патриотизма, которые никогда не знали ни национальной гордости, ни национальной чести… прежде всего я люблю свою Родину и хотел бы ее величия. Ее унижение — унижение для меня, над этими чувствами я не властен…»

Вот две правды: какая из них правдивей? Тут есть о чем поразмыслить: поповская проповедь, к примеру — достаточный ли повод всю Россию кровью умыть?