На Памире

Так вот, наскальные рисунки заинтересовали меня именно в связи с проблемой эволюции климата Памира за последние тысячелетия. За неимением прямых доказательств эволюции климата в сторону иссушения или, наоборот, повлажнения приходилось искать косвенные доказательства. Я составил целую программу, которую решил во что бы то ни стало выполнить. Сначала надо было узнать: с какой скоростью камни покрываются пустынным загаром? Ведь рисунки выбивались на корочке этого загара, а потом сама насечка покрывалась корочкой. Если узнать темпы образования корочки, скорость, с которой происходит латинизация, можно будет выяснить не только относительный («моложе — древнее»), но и абсолютный возраст рисунков. Потом надо было сравнить число рисунков разного возраста. Это нужно для того, чтобы узнать, как часто люди разных эпох отправлялись на охоту. Если часто, значит, охота была рядовым событием, значит, козлов было больше, а следовательно, можно предположить, что и корма было больше. Это уже подводило вплотную к эволюции климата: частота охотничьих актов — численность козлов — плотность козлиного населения в древности — плотность современная — количество поедаемой козлом за год травы — пересчет на урожайность и кормозапас — масса травостоя в древности и теперь — эволюция климата. Здорово!

Конечно, во всем этом построении было множество допущений, и если бы я даже получил исчерпывающий результат, то его можно было легко оспорить, как доказательство сугубо косвенное. Но ведь и в других построениях такого рода преобладали косвенные доказательства, тоже уязвимые. Словом, я решил эту частную программу выполнить. А для начала сдал в печать статью о наскальных рисунках Язгулема. В статье описывались сами рисунки, техника насечки и так далее — совсем не по моей специальности статья. Я предполагал, доведя исследование до конца, дать потом серию статей и показать все этапы поиска. Поскольку эту программу надо было выполнять попутно, в промежутках между основной работой, дел предстояло множество.

Начал с пустынного загара. Это — железисто-марганцевая корочка на камнях. Цвет ее— от коричневого, действительно похожего на сильный загар, до синевато-черного, вороненого. Чем старше корочка, тем она темнее. Очень сильный пустынный загар даже отливает металлическим блеском. Долгое время считали, что пустынный загар образуется на камнях только в условиях пустынного климата, но потом выяснилось, что загар встречается во всех природных зонах, что для формирования корочки необходима вода, и эту корочку иногда называли пойменным загаром. И действительно, на Памире этот загар образуется или в поймах, или в местах скопления снега, или там, где сейчас сухо, но когда-то было по той или иной причине влажно. Сам механизм образования загара не совсем ясен. Одни считают, что здесь не последнюю роль играют почвенные микроскопические водоросли или накипные лишайники, другие полагают, что обходится и вовсе без организмов, с помощью одной химии. Главное же — это очень продолжительное время, требуемое для образования загара. Судя по наскальным рисункам, очень старым, покрытым черно-синим загаром, этой стадии потемнения корочка достигает за сотни лет. За сколько сотен лет — неизвестно.

Я наколол целую кучу образцов с пустынным загаром разной интенсивности и пошел к геологам: не могут ли они радиокарбонатным методом определить возраст? Мне сказали, что ежели бы гам был углерод, то, пожалуй, и можно было бы, но не тащить же нею аппаратуру и шлифовальные станки на Памир. А железисто-марганцевую корочку они и вовсе пока анализировать не могут.

Тогда я снова пошел к Ранову. Тот сказал, что возраст наскальных рисунков по стилю самих изображений, сравнивая разные петроглифы, можно только предполагать. Сказал, что точнее определить возраст никто пока не может. С большой приближенностью можно определить, что отдельные рисунки имеют возраст до трех тысяч лет, а может, и четырех тысяч. Это по стилю. А по степени латинизации можно определить только относительный возраст, так как темпы латинизации в разных районах тоже разные, и вообще все это «туман», для точного расчета непригодный.

Отступать я не хотел и повез образцы в Ташкент. Потом в Ленинград. Потом в Москву. И нигде никто не мог мне сказать что-нибудь о возрасте корочки. Кто-то намекнул, что физики, изучающие частицы высоких энергий, могут разглядеть на отшлифованной поверхности камня шрамы от каких-то космических частиц, а подсчитав их в каждом слое, определить возраст слоя и всей корочки. Но к физикам-ядерщикам меня не допустили, а один причастный к этому делу физик сказал, что этот метод только разрабатывается, что неизвестно еще, что определят: то ли возраст камня по числу шрамов, то ли энергию частиц, что мне было и вовсе ни к чему.