На Патриаршем мосту

«Дарья Александровна! Сейчас, когда я начинаю писать эти строчки, Вы сидите прямо передо мной и смотрите задумчиво в окно. Я знаю, о чём Вы думаете. Вы вспоминаете человека, который подвозил Вас сегодня в школу. Дарья Александровна! Настанет такой день, когда я никому не позволю возить Вас в машине и целовать даже в щёку. Потому что, Дарья Александровна, это всегда буду делать только я! Знаете, почему? Потому что счастье для меня, Алекпера Габрелидзе, – сделать счастливой женщину, которую я люблю. А женщина, которую я люблю – это Вы, Дарья Александровна! Все знают, что если грузин дал слово, он его никогда не нарушит. Я даю Вам слово, что через два года Вы будете моей женой. А завтра я заберусь на крышу моей пятиэтажки и подойду к самому краю. Потому что грузины не должны бояться высоты! Дарья Александровна, если я ещё раз увижу этого (тут зачёркнуто так, что не разобрать) человека, я сам не знаю, что я сделаю, но всем будет больно, вы же меня знаете!

P. S. Если Вы думаете, что я ещё мальчик, то Вы глубоко ошибаетесь!».

Ой, мамочки мои ро́дные! Я ошалело смотрела на поехавшие от бури страстей строчки. И что мне теперь с этим делать? Вызвать его родителей в школу? Меня даже передёрнуло от такого варианта. Нет, Дашка, прав был Андрей, в детскую психологию тебе лучше не соваться…

Что мне делать, что делать, чёрт возьми? А ведь он полезет на крышу, я уверена! Слово он дал, понимаешь… Я вскочила и заметалась по кабинету, как раненое животное. Вот уж не думала, что обычное признание в любви может обрушить на голову такую лавину эмоций! Хотя обычным, конечно, его трудно назвать. А я ведь даже рассказать никому не могу, ни с кем посоветоваться! Тут надо действовать так тонко и бережно, чтобы жизнь парню не сломать, а есть ли во мне эта тонкость, вот в чём вопрос!

– Дарья Александровна? – в класс заглянул директор. – Что это с вашим лицом? Что-то опять случилось?

– Почему опять, Владлен Евгеньевич? – уцепилась я за слово.

– Потому что в прошлый раз, когда вы рисковали своей жизнью, у вас было точно такое же выражение лица! – он, улыбнувшись, прикрыл за собой дверь и присел на ближайший к нему стол.

– Когда я что делала? – обалдела я.

– Когда вы Алика из заточения вытаскивали. Я ведь, признаться, видел всё, Дарья Александровна. Но, добежав до вас, понял, что моя помощь уже не нужна…

– Владлен Евгеньевич… – пролепетала я растерянно.

– Я не стал ничего говорить ни вам, ни ребятам, потому что… – он помолчал, – потому что вы и сами с успехом справились. Справитесь и на этот раз, я уверен!

– А я вот совершенно не уверена…

– Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

– Нет, Владлен Евгеньевич, тут такой вопрос щекотливый, что лучше я постараюсь сама. Как бы ему не навредить…

– Опять Габрелидзе? – он посмотрел на меня прямым взглядом.

– Да, – я кивнула. – Только теперь это такая тонкая материя, что одно неловкое движение может привести к обрыву…

– Да, любовь – такая штука… – глаза Туманова смеялись.

– Я про любовь ничего вам не говорила! – запротестовала я.

– Конечно, нет, Дашенька! – он улыбнулся и встал. – А я ничего не слышал! Ну, я пойду…

И, уже взявшись за ручку двери, он, обернувшись, сказал:

– А Гриша Фантиков – мой племянник, Дарья Александровна… Так же, как и Антоша, впрочем.

И вышел.

Моего возгласа он, думаю, уже не услышал…

Ёшкин же кот!! Вот, значит, в чём причина тех странных Гришиных слов! Его дядя всё ему рассказал! А я-то понять не могла… Ну, Григорий, ну, партизан! И Антоша тоже хорош. Хоть бы раз за два года обмолвились о том, что их родственник – мой непосредственный начальник! А сам Туманов-то каков гусь, а? Как быстро он всё про Алика просёк, страшно даже! Нет, не зря я ему такое прозвище в своё время придумала. Авель Вещий – он и есть Авель Вещий. Странно, что Андрей Крымов не слыхал об этом монахе-предсказателе…

Прозвенел звонок на перемену. Я поспешно принялась складывать сочинения в стопку, а признание в любви поместила вновь в синюю тетрадку, которую убрала в свой портфель. Не дай бог ещё наткнётся кто-нибудь из учителей, а ещё хуже – из одноклассников, Алик тогда совсем пропадёт. Ну вот, осталось пережить ещё один урок, в пятом классе, а потом и репетиция… У тебя, Дарьсанна, есть ровно сорок пять минут, чтобы обдумать предстоящий разговор с влюблённым учеником. Охохонюшки мои…

Глава 32

А к встрече с театральной труппой я заготовила всем сюрприз. И сейчас сюрприз этот ждал в учительской, расслабленно потягивая кофе из пластикового стаканчика. Вера Ефимовна Трепетова, молоденькая актриса московского театра, которая, наконец-то, заменит меня на боевом посту. Переговоры с департаментом образования на счёт увеличения нашего штата увенчались успехом. Правда, то, что новоиспечённый режиссёр будет таким юным, я представить себе не могла, но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят…

– Вера Ефимовна, прошу вас, нам на второй этаж!

Девушка приосанилась. Ещё бы, не часто к ней, видно, обращаются так торжественно.

– Спасибо, Дарья Алексеевна!

– Александровна, – с улыбкой поправила я.