На пересечении

Эта слабая надежда показалась господину Двельтонь куда более жестокой, нежели угрозы Элубио. Северянин хранил издевательское молчание, словно размышлял, что бы еще такого сотворить, в то время как Родон отчаянно искал правильные слова, которые смогли бы уберечь его девочек от неминуемой смерти. После того, что произошло с Элубио Кальонь, мужчина все еще сжимал в руке кинжал, отобранный у одного из стражников, словно такое жалкое оружие могло остановить некроманта.

Лекарь и впрямь размышлял над тем, что делать с оставшимися живыми в этой комнате. С одной стороны, Эристель обещал уничтожить всех, кто посмеет преследовать его, однако семья Двельтонь и Клифаир в этом явно не участвовали, как, впрочем, и Лархан Закэрэль, который в свое время замучил лекаря своими рассказами о заячьем выводке и лосе, застрявшем рогами в развилке дерева. Но больше всего отшельник переживал именно за косулю, отчего Эристелю даже пришлось написать ему рецепт одного из зелий, которое помогло бы животному скорее восстановиться. То, что Лархан предпочел не благородствовать, а сказать то, что его беспокоило на самом деле, лекарю пришлось по вкусу. Как и он сам, отшельник не любил иметь дело с людьми и всю свою жизнь посвящал тому, что ему было действительно интересно.

Взгляд Эристеля скользнул по лицу Найаллы, молоденькой притворщицы, которая, как ему казалось, придумала свою влюбленность от безделья. Он не раз встречал тех, кто изображал из себя тяжелобольных, чтобы тем самым манипулировать своими близкими или добиваться своей цели. В городе Ливирт к Эристелю приводили мужчину, который, ссылаясь на неведомый недуг, не хотел работать в поле, и все хозяйство тащила на себе его несчастная жена. Она отдавала докторам последние монеты, чтобы те вылечили ее супруга, а лекари лишь разводили руками, не понимая, в чем дело. Зато понимал Эристель, и, когда к нему привели этого человека в четвертый раз, серьезный недуг действительно овладел телом притворщика. Страшные боли терзали его тело в течение долгих двух месяцев, после чего хворь лени сняло как рукой. То же самое Эристель уже подумывал проделать со старшей Двельтонь, однако в тот день он увидел на столе Родона письмо с печатью Аориана и решил повременить с расправой. Девчонка могла узнавать для него необходимую информацию, к тому же Родон мог переполошиться и попросить мудреца приехать в город и излечить его дочь. А этого внимания Эристелю уж точно не хотелось.

Сейчас Найалла была настолько напугана, что беспомощно цеплялась за плечо Родона, комкая в пальцах грубую ткань его камзола. Внешне девушка походила на отца разве что жгуче-черными волосами. Она унаследовала черты своей матери, которая не относилась к первым красавицам, отчего люди даже сплетничали о том, что такой привлекательный мужчина, как Родон Двельтонь, непременно стал жертвой приворотного зелья.

Что касается Арайи, то эта девочка была ли едва не копией своего отца. Ее строгое лицо, сверкающие глаза и страх, который она так старательно пыталась скрыть, являлись зеркальным отражением чувств, которые Эристель читал в глазах Родона. Определенно, Арайа боялась, но при этом ей казалось чем-то недопустимым прятаться отцу за спину, тем более от того, кто совсем недавно давал ей совет, как правильно опускать руку в кувшин для лотереи. То, что Эристель отпустил Лархана, удивило и несколько приободрило девочку, и теперь Арайе казалось, что если они правильно себя поведут, то этот чернокнижник не станет лишать их жизни.

«Нужно что-то сказать ему. Не отцу, не доктору Клифаиру, а мне!» — подумала она. Почему-то Арайе казалось, что ввиду ее юного возраста некромант будет чуть снисходительнее. Но Родон все-таки опередил ее. Его голос прозвучал нарочито спокойно, хотя подобное сейчас давалось мужчине с невероятным трудом.

— Итак, господин Эристель, — произнес Родон, невольно крепче сжимая рукоять кинжала. — Вам не кажется, что пора уже остановиться? Вы поквитались с тем, кто пытался вас уничтожить, и теперь в этом городе вас больше ничего не держит. Я уж точно не буду вас преследовать. Оставьте несчастных людей в покое и уезжайте.

Некромант задумчиво посмотрел на темноволосого мужчину.

«Ты их жалеешь?» — говорил его взгляд. Затем, чуть помедлив, колдун все же ответил:

— Вы ошибаетесь, господин Двельтонь. Меня держит мое обещание. Я же сказал, что уничтожу город, если мне помешают уйти. А теперь посмотрите на мое состояние: сразу видно, что мешали мне с особым упорством.

Губы лекаря тронула слабая улыбка, и он продолжил:

— Вы слышите эти крики, господин Двельтонь? Именно эти, как вы выразились, «несчастные» люди совершенно недавно требовали сжечь ваших дочерей на костре. Отчего же вас должно беспокоить, что горят их дети.

— Быть может, потому что я еще пытаюсь удержать свою ненависть. А вот вы, Эристель, почему не сдерживаете свою? Что, кроме магии, отличает вас от той жестокой толпы, которую вы решили покарать? Они хотя бы руководствовались страхом, а вы… Чем руководствуетесь вы?