На пике века. Исповедь одержимой искусством

Достать бензин представляло большую трудность, но тем не менее нам это неизменно удавалось. Сайдс не хотел, чтобы мы тратили запасы, но я так радовалась своему обожаемому югу, что не могла сидеть на месте; я постоянно садилась за руль и ехала по местам, которые за четыре года моей жизни в этих краях обрели для меня особое значение. Я без конца находилась в возбужденном состоянии и непременно должна была показать Нелли, что и где произошло в этот крайне насыщенный эмоциями период моей биографии.

Вскоре я отказалась от намерения вернуться в Англию, поскольку Лоуренс решил, что дети должны остаться во Франции. Нам нельзя было разъезжаться по разным странам, ведь с приходом войны переезды могли оказаться невозможными. Мне пришлось оставить проект музея, который в любом случае был обречен на провал: не могли же мы заимствовать картины, чтобы выставлять их под лондонскими бомбежками.

Мне пришла в голову замечательная идея создать колонию для художников на время войны и пригласить туда всех желающих на условиях небольшого содержания. В обмен они бы отдавали мне свои картины для будущего музея. Мы с Нелли стали искать по всему югу Франции подходящее место для нашей колонии. Мы осматривали отели, шато, дома. Это дало мне повод путешествовать и в самом деле стало в своем роде миссией. В Ле Бо нам показалось, что мы нашли идеальное место, но его уже реквизировало французское правительство.

Если бы я в то время лучше знала художников, ни за что бы не допустила безумной мысли, будто они смогут жить в мире и согласии. Нелли следовало бы подумать об этом раньше моего. Как только я вернулась в Париж и встретилась с несколькими людьми, которых мы думали пригласить, я осознала, какой кошмар нам предстоит. Они не только не могли ужиться вместе, но даже не желали делить один стол за ужином. Невообразимо, сколько они питали друг к другу вражды и ревности.

На юге мы навестили Альбера Глеза с женой. У них было несколько домов: один в Кальвере, один в Сен-Реми и еще один на другой стороне Роны. Первый был относительно простым домом на берегу моря, но в Сен-Реми они владели огромным имением, земли которого уже несколько лет безуспешно пытались возделывать. С началом войны коммуна пожаловала мадам Глез ослика, и при помощи него, а также двух испанцев, она всерьез планировала спасти Францию от голода. Она просила меня присоединиться к ней, но при всей шаткости моего собственного проекта я осознавала, что ее затея имеет еще меньше шансов на успех. Они радушно приняли нас в своем красивом доме, построенном в настоящем прованском стиле. Они оба были вегетарианцами, но при этом готовили изумительные блюда и приглашали нас к столу по совершенно непредсказуемому расписанию, как будто у них напрочь отсутствовало чувство времени. Глез был интеллектуалом и писателем не в меньшей мере, чем художником. Они были очаровательными людьми и, как большинство супружеских пар, представляли собой занятное зрелище для окружающих. Мадам Глез перебивала мужа всякий раз, стоило тому только заговорить, а поскольку он был интересным человеком, это было весьма досадно.

Когда мы наконец вернулись в Париж, я поселилась у Нелли в Медоне. Ее дом был сконструирован так, что если тебе нужна была еще одна комната, достаточно было провернуть вращающуюся дверь. Это было очень удобно.

Я вновь встретила Танги. Он жил один в красивой квартире американской аристократки Кей Сейдж. Как-то давно я уже попросила его с ней встретиться в надежде, что она купит его картину. По тому, как он описал мне ее на следующий день, я бы ни за что не подумала, что она станет его следующей женой. Она только что уехала в Америку, и он собирался отправиться следом, как только получит документы. Она оказала ему всю посильную помощь и покинула страну первой, рассчитывая, что он в скором времени последует за ней. В противном случае он бы присоединился к моей колонии.

Я носилась по Парижу с Танги, пока он собирал оставшиеся документы, но в последний момент он исчез. Он проводил последние дни с женой. Я нашла это трогательным. Мы с ней к тому времени снова стали хорошими подругами, ведь я больше ничем ей не угрожала. Она продала мне картину, за которой я охотилась уже многие месяцы — «Дворец высокого мыса», и я пообещала Танги, что буду выплачивать его жене ее стоимость в рассрочку ежемесячно. Так что можно сказать, что я унаследовала от Танги его жену после его отъезда.

Я купила Джуне билет на тот же корабль, что и Танги. Она была совершенно не в себе, и я попросила Танги за ней присматривать. Разумеется, он не выполнил мою просьбу. Я посадила их на поезд поздней ночью на вокзале Аустерлиц. Это было драматическое прощание, которое заставило нас почувствовать, что мы в самом деле на войне. В воздухе висело ужасное напряжение, и на вокзале царила почти кромешная тьма. Я не имела ни малейшего желания уезжать и совершенно не боялась.