На пике века. Исповедь одержимой искусством

Оттуда мы направились в Грас, где остановились у мистера Сайдса, друга Нелли. Это был сердечный бизнесмен армянского происхождения и авантюрист, не способный выносить присутствия денег без желания завладеть ими тем или иным путем. Он предлагал мне сотрудничество самого разного толка, лишь бы добраться до моего состояния, но поскольку он не обладал достаточной изобретательностью или умом, ни одно из его предложений не встретило отклика. Его новейшим увлечением было современное искусство, в котором он ничего не понимал, но ради которого был готов пойти на все. Он даже выразил желание заменить мистера Рида, хотя и близко не обладал необходимой для этого квалификацией.

Сайдс и Нелли только что провели три выставки абстрактного искусства в Париже. Художники говорили, что они показали себя отвратительно, но художники вечно недовольны, поэтому я не поверила, что все было так плохо. Нелли действительно хорошо делала свою работу. Она обладала удивительной рассудительностью, и я никогда не видела, чтобы она ошибалась.

Мистер Сайдс арендовал дом, и мы с Нелли поселились у него. В доме было два этажа; мистер Сайдс жил внизу, а мы наверху. На всех была одна ванная. В нее можно было пройти только через наши спальни, которые она соединяла, поэтому я прозвала ее Польским коридором.

Мистер Сайдс следил за тем, чтобы мы отменно питались и много пили. Нам в действительности неплохо жилось в этом маленьком домике, затерянном среди холмов Граса. В Сайдсе энергия била ключом, и хотя он пока ходил с помощью двух палок после несчастного случая на железной дороге, который чуть не стоил ему жизни, это не помешало ему умчаться на моем автомобиле через всю округу и купить часовню в Ля Турель, которую он начал перестраивать под свой дом. Он был крайне амбициозен и имел звание кавалера Ордена Почетного легиона. Мы с Нелли верили, что он станет мэром Ля Турель. Ему было почти шестьдесят.

Каждый день мы с Нелли ездили к морю. Мы постоянно пытались отделаться от мистера Сайдса и совершали вдвоем небольшие поездки. Нам удалось выбраться в Ле Канадель в кафе мадам Октобон, где мы провели несколько дней с моим старым другом, хозяином гостиницы. Я хотела увидеть свое старое жилище в Прамускье. Его продали буржуазной семье, которая переделала его в совершенно типичный французский дом. Мне было очень грустно видеть его таким.

Пока мы были в Ле Канадель, мы навестили Кандинских. Они жили в самом старомодном отеле на всем побережье, «Кенсингтоне» в Ля Круа. Уверена, что его выбрала жена Кандинского. Мы возили их по округе на автомобиле, а когда показали им кафе мадам Октобон, где мы жили, они чуть не упали в обморок от такого отсутствия шика. Кажется, они даже решили, будто мы шутим. Во время нашей поездки объявили всеобщую мобилизацию, и мы поспешили вернуться к мистеру Сайдсу.

Мистер Сайдс был самым большим оптимистом, какого мне доводилось встречать. Разумеется, он не верил, что грядет война. Когда ее объявили, он был уверен, что она закончится через пару недель. Чем больше он слушал радио, тем больше утверждался в своей вере. Одному богу известно, почему. Я сильно нервничала и не знала, что делать. Мистер Сайдс сказал: «Elle cherche les enfers»[40]. Он считал, что мне просто не хватает проблем.

В начале войны я была пацифисткой и боялась, что Синдбад решит пойти на военную службу. Однако это было последнее, о чем он думал в то время. Ему было всего шестнадцать. Я не знала, что будет с нашим будущим, но Лоуренс сохранял спокойствие и решал все за меня. Он писал мне успокаивающие письма, и я какое-то время ничего не предпринимала.

В Грасе нас окружила армия. Солдаты были всюду: их расквартировали вокруг нашего дома. Они выглядели совершенно неготовыми к войне, что позже оказалось правдой. Целые полки проходили мимо нашего дома по ночам, а порой и днем. Мы никогда не знали, куда они идут. Мобилизация продолжалась день за днем, и я не замечала у солдат ни должной амуниции, ни организации. Все это выглядело безнадежно. Во время захвата Польши можно было бы выиграть много времени, но никто не спешил ей на помощь.

Однажды, когда я была в Каннах и стояла в очереди на отправку одной из моих многочисленных телеграмм не то Лоуренсу, не то Китти с указаниями насчет переправки вещей из Лондона в Питерсфилд, со мной произошел странный случай. Все кругом были ужасно напряжены, как это бывает в начале войны, и ни у кого язык не поворачивался шутить, особенно по поводу мучительного процесса диктовки длинных телеграмм. На несколько шагов впереди меня в очереди стоял гомосексуал, который неожиданно выдал прекрасное замечание: «Боже мой, вы только поглядите на всех: можно подумать, во Франции война!» Если бы я не была настолько подавлена, я бы от души рассмеялась, но он, увы, выбрал неподходящий момент. В другой день нам сказали, что через два часа Канны будут бомбить. Кажется, это ни на кого не произвело большого впечатления.