Перед отъездом я обзавелся двумя артефактами, подтверждающими мой тезис о том, что несмотря на строгость линий это модернистское здание каким-то образом втерлось в доверие и полюбилось общественности. Первым стала картина, купленная с лотка на площади Розы Люксембург, прелестном зеленом сквере под нависающими золотыми куполами православных церквей. На ней Госпром изображен в особенно солнечный день (рядом были выставлены картины с блестящими соборами и дождливыми замощенными улицами). В этой работе эстетика соцреализма, т. е. упрощенного до четкого монументального стиля импрессионизма, борется с изображением модернизма. Художница рассказала мне, какой был чудесный день, когда она писала картину, указывая на световые эффекты на листьях, бетоне и стекле – запоздалое народное искусство конструктивистского зеленого города. Спустя несколько дней, уже в столице, я обнаружил второй артефакт, оказавшийся предметом более массового производства. Пресс-папье советских времен состояло из двух посупрематистски ощетинившихся многоугольников из плексигласа, внутри которых были запаяны изображения Госпрома и памятника Ленину – модернистские формы декоративно-прикладного искусства. А почему нет? Уникальность Госпрома и состоит в отказе от следования высокому вкусу высокой архитектуры. Миновав эту столь прозаичную схему, Госпром стал отчасти воплощением мечты о том, что Советский Союз станет эдакой социалистической Америкой, мечтой об изобилии и представлением о пространстве, где перекрестки улиц шумят над головой пешехода, о городе, чей силуэт буквально через несколько месяцев не будет уступать манхэтенновскому. Это представления о модернизме, повлекшее за собой умопомрачительное столкновение архаичных устремлений и футуристских фантазий. Это архитектурное сумасбродство в стиле конструктивизма, и, будучи таковым, оно возможно лучше других объектов передает те головокружительные надежды, что некогда лелеяло это государство.
Бывшая площадь Площадь Дефилад, Варшава
Новостной киноролик 1956 года называется «Великое собрание» и посвящен действу на площади Дефилад. Огромные неуправляемые толпы заполняют пространство до предела, и кажется, что на площади собрался буквально весь город. Наблюдая, как колышется и дыбится толпа, думаешь, а все ли там остались целы? Чтобы лучше рассмотреть, люди забираются на фонарные столбы. На трибуне, окруженной толпой, стоит Владислав Гомулка – новый генсек Коммунистической партии, занявший этот пост в ходе рабочих выступлений. Закадровый голос сообщает, что это «крупнейшая парадная площадь Европы, и говорили даже, что ни одна манифестация не сможет занять ее полностью, а вот смотрите – сейчас народу даже больше чем достаточно». Сегодня занять ее не удастся совсем, потому что теперь там парковка.
Все мои попытки писать о Центральной и Восточной Европе оправданы тем, что Варшава – это отчасти мой второй дом. Столица Польши оказалась в центре буфера СЭВ / Новой Европы (нужное подчеркнуть), структура этого города балансирует ровно посередине между Москвой (очень широкие улицы, монументализм, ультракапитализм) и Берлином (неформальность, приятное спокойствие, небольшое снижение численности населения). Что, впрочем, не объясняет, почему я здесь оказался. В самых ранних воспоминаниях плац Дефилад, Парадная площадь выглядит так: засыпанный снегом простор с торговым комплексом Eastern Wall, заляпанным гигантскими рекламными плакатами (на одном из них было написано: «Жизнь хороша!») с одной стороны и подаренным (а попробуй тут отказаться!) Советским Союзом небоскребом Дворца культуры и науки – с другой. Посредине был натянут огромный тент, под которым расположился уличный базар. Статуи рабочих и крестьян заглядывались на манекены в трусах H&M. Весьма символичное пространство.