На полпути

— И я бы не мирился с той жизнью, которую мне приходилось вести, будь у меня какой-нибудь выбор. Но у меня не было выбора. Я не мог каждый год менять хозяина. — Он видел, что этот довод подействовал на Прохазку, и поэтому добавил: — А главное, кто бы ни стал кладовщиком, наш долг — не дать ему воровать. Мы по весу будем выдавать все на склад и по весу принимать. Сразу обнаружится, если не хватит хоть одного килограмма.

Последний аргумент убедил всех. Прохазка поворчал еще немного, что мука или зерно иногда усыхают, однако большинство членов правления проголосовали за назначение Лимпара кладовщиком.

Проспорив целый вечер, они попрощались у ворот конторы. Дани сказал напоследок Прохазке:

— Мне хотелось бы потолковать с тобой кое о чем.

— А на заседании ты не мог? — спросил тот ледяным тоном.

— Это не касается остальных.

Потоптавшись нерешительно на месте, Прохазка зашагал рядом с Дани. Они молчали. Был уже поздний вечер, но с лесопилки доносился визг пил. Отойдя от уличного фонаря, Дани остановился.

— Макаи до сих пор трудится, — значительно проговорил он.

— У него по горло работы. Ведь лесопилка Макаи одна на всю округу.

— И зарабатывает он недурно. Недавно купил легковую машину.

— Видел я ее, — презрительно пробурчал Прохазка, который как раньше, так и теперь ненавидел богачей.

— Он платит в год восемьдесят тысяч форинтов налога.

— Сколько же тогда он кладет в карман! — присвистнул Прохазка.

— Можешь себе представить! — И Дани как бы между прочим прибавил: — Эти деньги пригодились бы кооперативу.

Несмотря на темноту, он почувствовал, что его заместитель заволновался.

— Разве Макаи не вступил в кооператив? — спросил Прохазка.

— Нет. А все кузнецы, тележники, бондари, слесари, каменщики, плотники, электромонтеры вступили. Даже один сапожник, старик Вад, но я вернул ему заявление. Макаи же агитаторы забыли или пропустили.

Они пытливо смотрели друг на друга при скудном свете уличного фонаря, стоявшего в отдалении. Дани достал пачку сигарет и протянул Прохазке. Неторопливо дал ему прикурить. Он был поглощен своими мыслями.

— А почему его пропустили? — не унимался Прохазка.

— Наверно, потому, что у нас плохо поставлена организационная работа.

— Надо его сагитировать, — отрезал Прохазка и тут же запнулся: — Но как?

— А как тебя сагитировали?

— Черт его знает. Я и сам понял, что пришло время.

— Ты думаешь, ему нельзя разъяснить?

— Попытка не пытка.

Не теряя времени, они пошли к лесопилке, откуда доносились голоса. В воротах Дани остановился.

— Есть у тебя какой-нибудь крепкий довод?

Прохазка поплевал на ладонь.

— Есть… Но сначала попробуем, авось до него дойдут слова.

В ту зиму в деревнях царило такое настроение, что даже Макаи на третий день подписал заявление.

— Оборудование мы оценим, — сказал ему напоследок Дани. — И заплатим за него точно так же, как за скот, перешедший в кооператив.

Макаи, широкоплечий мужик с черными усами, расставив ноги, стоял на персидском ковре. Он молчал, опустив голову. Но когда наконец поднял глаза, в них горела ненависть.

На улице Прохазка громко рассмеялся. Он вспомнил о квартире Макаи с водопроводом, пианино, персидским ковром, холодильником и, похлопав себя по ляжке, злорадно воскликнул:

— Очень нужен такому кооператив!

— А почему нет? Разве тебе не нужен? — спросил Дани с улыбкой. Прохазка перестал смеяться. — И мне нужен, а ему еще больше.

На прощание Прохазка крепко пожал руку Дани.

«Одного человека потерял, зато другого приобрел», — подумал Дани, обрадованный такой заменой.

Все ему доставляло радость: ход жизни, холодное мерцание звезд, лай собак. Все, кроме погоды. Дани казалось, стоит ему махнуть рукой, и растают остатки снега на полях, а на деревьях набухнут почки.

Перед тем как лечь спать, он посмотрел на небо.

— Пора уже наступить весне, — нетерпеливо вздохнул он.

И на следующее утро, точно по его заказу, привольный южный ветер пронесся по краю и потоки грязной снеговой воды устремились к рвам и низинам.

В тот день Дани подписал документ на ссуду, выделенную кооперативу для постройки скотного двора на сотню стойл. Ссуда составляла миллион пятьсот тысяч форинтов. «А куда пошла бумага о парнях, сбежавших на завод?» — задал он себе вопрос, и перо задрожало у него в руке. Он выкурил сигарету, подождал немного, пока утихло сердцебиение, и потом спросил старшего бухгалтера:

— Тетя Жофи, на сколько лет могут упрятать за решетку человека, если он растратил, прокутил полтора миллиона форинтов?

Пожилая женщина, подсчитывавшая что-то, рассеянно ответила:

— На восемь — десять лет.

Дани стало страшно. Сгорбившись, вышел он из конторы, словно ему на плечи взвалили огромный мешок. Кто разделит с ним эту ношу?