На полпути

— Что вы могли сделать? Согласно уставу, каждый обязан внести в кооператив определенное количество посевного материала в зависимости от площади своего земельного надела. Почему вы не отдали такой приказ?

У девушки зарделись щеки. Серые глаза засверкали холодным блеском, как в декабре пятьдесят шестого года, когда Дани видел ее в последний раз. И сейчас она нападала на него так же несправедливо, как тогда.

— Что я мог сделать? — повторил он враждебно.

— Надо было проверить, правду или нет говорят люди.

Дани подумал, что все это школа Ференца Мока. За вчерашний вечер он отлично выдрессировал свою дочь. И вдруг он увидел в Моке не агронома, не миловидную девушку, а дочь своего давнего противника, крестьянина-бедняка, выдвинувшегося после сорок пятого года. У него сразу пропал интерес к Моке.

— Нет, товарищ, — холодно сказал он. — Я не шарю по чердакам. Это было в моде с пятидесятого до пятьдесят третьего года, когда председатель нашего сельсовета считался лучшим заготовителем в районе. — Повернувшись на каблуках, он пошел к бричке.

Немного помедлив, Мока последовала за ним. Лицо ее было багровым, и уголки губ подергивались. Они уже ехали через поле, обсаженное грабами, когда она тихо сказала:

— Вы же сами не желаете платить людям аванс, потому что у них, видите ли, есть запас до нового урожая. Конечно, есть. Можете не сомневаться.

Мока обнаружила, что «куда-то исчезло» двести хольдов земли. Их не засеяли, не отвели под приусадебные участки. По крайней мере официально, на бумаге, они нигде не числились. Значит, эти двести хольдов отошли к кому-то неофициально. Мока настаивала, чтобы заново произвели обмер всех приусадебных участков.

— Это невозможно, — решительно возразил Дани. — Мы и за лето не управимся с таким делом. Я рад, что теперь ко мне приходят с жалобами только два-три человека в день, а не триста, как вначале.

— Стало быть, среди членов кооператива есть недовольные, — отрезала Мока. — А вы не хотите произвести новый обмер!

— На раздачу приусадебных участков у нас ушло уже около пятисот трудодней. И теперь снова уйдет пятьсот?!

— Разве за плохо сделанную работу вы начисляете трудодни? На каком основании? Так вы разбазариваете кооперативные средства. Пусть второй раз обмерят те же самые люди за счет трудодней, которые им уже были выписаны. Почему они выполнили работу недобросовестно?

Дани молчал. Обмером приусадебных участков занимался Антал Каса и еще два приятеля Дани, которые помогли ему стать председателем. Он не решился бы взвалить на них такую работу. Впрочем, они и впрямь провозились бы с этим делом целое лето, потому что снова их засыпали бы жалобами. Все равно нельзя распределить приусадебные участки так, чтобы все остались довольны, рассуждал Дани. Люди будут довольны лишь в том случае, если каждый получит всю кооперативную землю. Или если установить порядок, какой был прежде в больших поместьях: там ежегодно каждому крестьянину выделяли — всякий раз на другом месте — участок под кукурузу, равный восьмистам саженям, ни больше ни меньше, и все были довольны. А теперь находится тысяча поводов для недовольства. Один предпочитает получить побольше земли под фруктовый сад. Другой — под кукурузу, иначе ему, мол, нечем будет откармливать свиней. У некоторых сад маленький — за его счет они увеличили кукурузное поле; и эти тоже недовольны: разве за кукурузу выручишь столько, сколько за виноград или абрикосы, которые другие продают из своего сада? А когда отрезают у кого-нибудь половину сада, чтобы передать соседу, у которого только кукурузное поле, хозяин сада грозит соседу: «Переломаю тебе руки-ноги, если сорвешь хоть одну черешню с моего дерева…» Дани предпочел бы никому не давать приусадебных участков, тогда все были бы по крайней мере одинаково недовольны.

— Пять лет проработала я в большом хозяйстве, — продолжала Мока, и Дани злорадно отметил про себя, что она присчитала туда и два года работы здесь, в прежнем маленьком кооперативе. — И убедилась на опыте, что всякая ошибка сказывается. Если не сразу, то через полгода или через год наверняка.

— Но что я могу сделать? — раздраженно спросил он.

Мока насмешливо улыбнулась:

— Ну, конечно, что же вы можете сделать? Вам только и остается, что повторять свою любимую присказку: «Но что я могу сделать?»

Дани ждал помощи, а наживал все новых врагов. Он с удовольствием избавился бы от Моки, но не знал, как это сделать, под каким предлогом. «Переведите ее в другое хозяйство, потому что мы не можем сработаться. Я чувствую, что она мне не доверяет, считает меня способным навредить. Она замечает только мои ошибки, а о том, что работа спорится, что мы вовремя закончили сев, не говорит ни слова. Со мной она держится очень сухо, но однажды я убедился, что она умеет и улыбаться». Так сказать ему в райсовете? В сущности, ему не хотелось от нее избавляться: ведь дела в кооперативе шли лучше, глаже при агрономе, но ему хотелось бы, чтобы агрономом была не Мока, а кто-нибудь другой.

Однажды Кальман Лимпар в разговоре с ним затронул этот вопрос:

— Почему ты принял Моку на работу?