На полынных полях

– Ну да, – согласился Савельев. – Ты не спрашивал, а я не рассказывал.

Вы с Шерали тогда были на другом участке, а к нам из Москвы внезапно прибыли некие двое спецов с исключительными полномочиями. Они там несколько дней шушукались о чём-то в местных высоких штабах, а затем вдруг объявили нам о крупной операции против повстанцев, в которой изначально задействовалось два батальона военных.

Мне и ещё нескольким нашим парням была поставлена задача сопровождать спецов в этой заварухе и быть в их полном подчинении.

Двинули мы с ними на двух джипах-грузовичках со спаренными пулемётами на каждом. Ты знаешь, их сами ставили – на рамах, приваренных к кузовам. Когда с местными военными ворвались в небольшой городок, спецы показали какой-то особняк из белого камня – надо, говорят, эту избушку взломать.

Взломать так взломать – из четырёх стволов мы за пару минут разнесли двери и окна в щепки и вдребезги.

В ответ не прозвучало ни выстрела.

Вошли в дом, а там вокруг стола трупы – трое мужчин и молодая женщина – все европейцы по виду. Они погибли, скорее всего, от первых же наших очередей, потому что тела и кровь на полу были густо присыпаны сверху пылью и кусками штукатурки.

Потом спецы приказали нам выйти, пошныряли сами по комнатам и вскоре нашли объёмистый такой ларец красного дерева.

Один меня позвал, попросил мой нож и тут же взломал крышку.

Я успел заметить, что там было – необработанные алмазы, и на вид – несколько килограммов.

Они тут же упрятали свой трофей в какой-то грязный мешок, который, похоже, припасли ещё на базе – знали, конечно, зачем идут.

Никто из нашей группы, кроме меня, не видел, что в ящике.

А спецы командуют: всё, мол, бойцы, – быстренько возвращаемся!

Отвезли мы их прямиком к ближайшему аэродрому с грунтовой полосой, а там оказалось, что за ними уже прилетел небольшой самолёт с эмблемами какой-то частной авиакомпании.

– Вам участвовать дальше в наступлении нет смысла, – говорит нам один и улыбается. – Считайте, что для вас операция уже завершена!

А второй меня в сторонку отвёл:

– Ты ведь ничего не видел, капитан? – а глаза при этом – поганые такие. – Совсем ничего?

Я киваю, а сам думаю: «Вот и трындец тебе, Ваня!»

Мы на базу вернулись, а заварушка та ещё где-то неделю продолжалась, народу с обеих сторон навалили – несчитано, несколько деревень сожгли…

Ну, а потом – последний мой рейд с кубинцами. Один из них – Диего Бегемот – помнишь его?

Игорь кивнул, он прекрасно помнил того здоровенного мрачноватого негра из Сантьяго-де-Куба.

– Так вот, – глаза Ивана потемнели, – и шепнул мне Бегемот уже в джунглях, что есть у него поручение: при первом же удобном случае – пустить мне пулю в затылок: «Уходи, – говорит, – а я как-нибудь отчитаюсь!» – царство небесное Бегемоту!

Я отдал ему свой медальон и ушёл.

Представляешь, что в душе творилось? Мне ведь тогда ещё и тридцати не исполнилось!

А отряд вскоре наткнулся на парней из родезийского батальона «Баффало», и те порвали их на тряпки в полчаса…

Те же парни, но ближе к вечеру, поймали и меня. Треснули чем-то по башке сзади – и хрюкнуть не успел. Очнулся – привет: сидят рядом великие псы войны и рассуждают: добить меня сразу или сначала поговорить.

А у меня башка на куски от боли разламывается, но хриплю:

– Конечно, лучше поговорить!

Они заржали.

– Идти сможешь? – спрашивают. – Если не сможешь – извини, солдат, но мы тебя лучше тут и добьём: таскать тебя нам не хочется!

Среди них оказался один серб по имени Вуйко, авторитетный мужик, его в «Баффало» уважали. Он-то меня и спас. У него как раз контракт заканчивался, и через пару недель мы с ним вместе улетели в Париж.

Мы там собирались открыть ресторан, уже и помещение подобрали. Но когда разгорелась эта хрень в Югославии, Вуйко решил, что теперь его место на родине, и меня с собой захватил.

И вот – судьба: Вуйко столько лет оставался живым на чужих войнах, а дома – и полгода не прошло – поймал пулю в голову в перестрелке с косоварами…

Понимаешь теперь, почему я тебе предложил взять фамилию Вуйкович?

– Спасибо, Ваня, ты меня своим рассказом очень утешил! – горько пошутил Болотников. – Выходит – и моей, и твоей присягой умелая сволота в нужный момент попользовалась, как презервативом. В итоге, они получили, что хотели, а мы оказались вне закона! И как с этим жить?

– Просто жить, и чем проще – тем лучше! – Иван и подошел к окну, за которым открывалась уютная улочка старого Белграда. – Знаешь, может, и поздно слишком, но я понял такую вещь: нельзя насиловать собственную душу, нельзя через неё переступать – она никогда не болит без причины. Ей муторно, когда мы лезем в дерьмо, и пытаемся при этом самих себя перехитрить – выдумываем причины всякие, оправдания – мы, мол, лезем в дерьмо ради разумной цели, и это уже не так воняет…

– О душе – другой разговор, – остановил друга Болотников, – Мы же с тобой, кажется, о присяге речь вели?

Иван в очередной раз разлил паленку, поставил перед Игорем его стакан: