На полынных полях

Метрах в десяти на небольшом возвышении у стены, под огромным экраном, восседал в кожаном кресле некий несуразный субъект в сером замшевом пиджаке. Высокий ворот его чёрной сорочки упирался в одутловатые щёки. Эти щёки словно сползли вниз со своего нормального места, отчего крупная голова сидящего в кресле становилась похожей на грушу.

И тут Игорю, показалось, что это лицо ему очень давно знакомо, и не по фотоснимкам, а именно вживую, но вспоминать уже не было времени.

– Здравствуйте, товарищ Лебедев, он же – Баши, он же – Вуйкович! – слегка театрально произнёс Гольдштейн.

– И вам не хворать, товарищ Лазаридис, он же – Гольдштейн! – в тон ему ответил Игорь, с удовлетворением отмечая, что его подлинное имя Гольдштейну, похоже, неизвестно.

Но собеседник словно прочёл его мысли:

– Кстати, как бы тебя ни называли, – обозначая улыбку, Гольдштейн чуть оттянул уголки и без того широкого рта, – ты всё равно Иванушка-дурачок, который сейчас воображает, что пробрался в замок Кащея Бессмертного, так ведь?

Только мы не в сказке, Лебедев, и прекрасных царевен я у себя не прячу, и даже не расскажу тебе, где моя смерть – сам не знаю! Зато твоя смерть – в моих руках…

Лазаридис сошёл с подиума, но предостерегающий жест Здена остановил его метрах в трёх от Болотникова.

Его глаза – маленькие, белесоватые, издали не воспринимались, но теперь, когда смотрели они в упор, Болотников невольно отметил странную, словно потустороннюю, силу взгляда Лазаридиса.

«Да он, похоже, псих!» – мелькнуло в голове. – «И я точно помню это лицо, и этот взгляд! Но откуда?»

Он, конечно, не знал, что и человек напротив в этот момент испытал странное дежавю, но также от него отмахнулся…

– Чего ради ты сюда пришёл? – Лазаридис задавал свои вопросы своеобразно – не ожидая ответов. – Мне отомстить? Уж не за своё ли скудоумие? Или обидно, что вы с генералом, думая, что служите каким-то там высоким целям, на самом деле служили мне? – он покачал головой. – Но какая разница, кто отдавал приказы, если вы сами считали возможным травить героином людей – лишь за то, что они жили в другой системе?

Только не говори мне, будто не ведал, что творил!

Заметив чёрную тень, проскользнувшую по лицу Болотникова, Лазаридис недовольно поморщился:

– Не надо так страдать, Лебедев, и считать себя великим злодеем! На самом деле, вся отрава, которую вы с Растопчиным так героически переправили из Афганистана в Европу – мелкое хулиганство, потому что коммунистическая Москва семьдесят лет экспортировала по всему миру наркотик куда более страшный, чем героин – она распространяла надежду, что человеческое общество может быть устроено справедливо!

В эйфорию впадали целые народы, в жертву принесены миллионы жизней – ну, и что в итоге?

Союз рухнул, а надежда оказалась химерой, потому что её теоретики и практики оказались неспособными реализовать свои принципы. И никто ещё не представляет, к каким последствиям это всё может привести в исторической перспективе.

Ужас в том, что человечеству была наглядно показана несостоятельность мечтаний о свободе и равенстве для всех, не говоря уже о братстве. Всё – пустая болтовня, всё – фикция, бред и обман!

Лазаридис выдержал паузу и картинно приложил руку к груди:

– Вот об этом я тоже скорблю – искренне и глубоко, как раньше говорили наши вожди – «вместе со всем прогрессивным человечеством»! – он подозрительно прищурился. – Послу-у-ушай, Лебедев! А может, ты сюда и приехал человечество спасать? Как настоящий герой? – с этими словами Лазаридис вернулся в своё кресло.

– Подкати его поближе! – приказал он Здену, и, когда Болотников снова оказался в трёх метрах от него, продолжил:

– Ты заметил, Лебедев, что я говорю тебе исключительно о делах возвышенных? – он улыбнулся своей четвертьулыбкой. – О предметах более прозаических тебя потом расспросит Зден – он опытный специалист, да к тому же будет пользоваться абсолютно уникальными средствами и методиками, каких в мире нет нигде, кроме моей лаборатории. Правда, Зден?

Помощник издевательски погладил Болотникова по голове:

– Тебе понравится!

Лазаридис остался серьёзным:

– Так вот, о вещах возвышенных и о любимом нашем человечестве: от кого ты его спасать собрался? Разве не оно само – себе главный враг? Жалкое, жадное и неустанно плодящееся стадо, которое занято лишь тем, что вытаптывает своё единственное пастбище и гадит в свои последние источники – кто его упасёт?

Во всяком случае, ни Христу, ни Ленину, ни свирепому Гитлеру, ни кроткому Махатме Ганди это не удалось – а ты, дурачок деревенский, – справишься, что ли?

Оратор смерил Игоря презрительным взглядом и спросил стоящего у него за спиной Гловацкого:

– Ну, вот что ты мне прикажешь делать с этими героями?

– Убрать? – Зден снова ухватил Болотникова за шиворот. – Он всё равно ничего не поймёт, да ему уже и не нужно!

– Ты прав! – согласился с ним Лазаридис. – Не поймет! – но почему-то снова обратился к Болотникову: