На полынных полях

– И прекрасно! – отвечал Лазаридис. – Если меня нет – меня не видят. Моё оружие уже на выходе, и как только оно появится в Сети – им сразу станет не до меня, поверь! И я ещё раз исчезну, а когда появлюсь снова – они уже забудут и самих себя…

– Ты бредишь! – Другой был непривычно упрям и серьёзен. – И не отличаешь бреда от пошлой реальности!

– В том и суть! – Лазаридис неожиданно вскочил с кресла и принялся ходить из угла в угол по толстым овечьим шкурам, что вместо ковра устилали весь пол, спасая стопы хозяина от вечного холода каменных плит. – Скоро никто не сможет отличить моего направленного бреда от реальности! Я дам этим несчастным существам то, к чему они безуспешно стремятся всю свою жалкую жизнь – я погружу их в пучину наслаждения, – он вскинул палец над головой, – в бездонную пучину!

Другой напряжённо молчал.

– Ты посмотри на них! – распалялся Лазаридис. – Они исступлённо трутся друг о друга потными телами ради одной секунды оргазма! Они обжираются до удушья! Разрушая себе печень, пьют всякую дрянь ради короткой тупой эйфории. Они курят жуткую отраву, впрыскивают её в свои вены, уничтожая себя дотла ради единого мига наслаждения!

А на какие мерзости они идут, чтобы получить доступ ко всем этим скотским удовольствиям!

Но мне их искренне жаль, и потому я намерен приподнести им чистую, непорочную энергию блаженства, вернуть им рай, настоящий рай, который каждый из них, сам того не подозревая, носит в самом себе…

– Мне аплодировать стоя? – к Другому опять вернулся его сарказм. – Какая вдохновенная речь! – ехидничал он, не скрывая шутовских интонаций. – Все поголовно начнут балдеть, а кто работать будет – элементарно всю толпу кормить, поить? Кто станет откачивать дерьмо из-под всех балдеющих? Или ты банально в очередной раз поделишь всех на высших и низших?

– Работать будут все, кто физически способен! Но я кардинально изменю систему стимулов к труду – любая работа станет наслаждением!

– И откачивать дерьмо?

– Ещё с незапамятных времён любой балаганный факир умел внушить, что оно пахнет, например, фиалкой. – усмехнулся Лазаридис. – А мои инструменты внушения мощнее на десять порядков…

Другой задумался:

– Ну ладно, ты подаришь человечеству свою версию рая, а что же возьмёшь взамен?

И впервые в жизни Валерий Сергеевич почувствовал, что не может с привычной чёткостью ответить на свой собственный вопрос.

***

Ещё с детства, с тех пор, как он начал себя осознавать в окружающем мире, его преследовало ощущение собственной исключительности, которое впоследствии трансформировалось в чувство неисполненного долга, но смысл этого долга постоянно от него ускользал…

***

В эту ночь Валерий Сергеевич собрал, наконец, в недрах главного сервера свой великий продукт. Разработчики именовали его и виртуальным транквилизатором, и волновым стимулятором локальных нейрофизических процессов и ещё как-то, но ни одно название не устраивало Лазаридиса: в них отражались технические либо функциональные свойства продукта, но не было главного – его философской сути.

Как только реально раскрылись безумные возможности полученного, имя ему дал Другой:

– Это же Первый Всадник! – воскликнул он. – «Конь белый…»!

– Что ещё за всадник, что за конь? – не сразу понял Валерий Сергеевич.

– Первый из Всадников Апокалипсиса: «Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить…»

– Прекрасно! – согласился Лазаридис. – Лучше не скажешь: «…и чтобы победить!»

***

Валерий Сергеевич сидел в кресле, установленном для него в главной студии, которую ещё называли операционным залом. Зал раньше был большой конюшней, но теперь здесь выломали все перегородки между стойлами, стены закрыли зелёными драпировками, а на потолочных балках разместились многочисленные видеокамеры и сложные гирлянды осветительных приборов.

Его кресло возвышалось по центру подиума у торцевой стены, по обе стороны от него располагались, по числу часовых поясов, двадцать четыре операторских места – по двенадцать слева и справа. А сама стена стала теперь огромным экраном, изогнутым дугой в девяносто градусов.

Пол бывшей конюшни походил на зеркальный каток: гладкое чёрное керамическое покрытие идеально отражало все расположенные на нём предметы, стены и потолок, создавая жутковатую иллюзию собственного отсутствия – словно эти предметы и отражения их висели в воздухе внутри огромной сферы.

На некотором удалении от кресла Лазаридиса таращились во все стороны множеством объективов четыре лазерных проектора, каким позавидовал бы любой планетарий мира. Эти агрегаты, на своих шарнирных ногах, напоминали неких фантасмагорических зверей, остро сияющих никелем, пластиком и стеклом…

Валерий Сергеевич отпустил всю команду отдыхать и остался в полном одиночестве. Это одиночество стало абсолютным, потому что внезапно исчез Другой, чего не случалось никогда и ни при каких обстоятельствах с тех самых пор, как он появился.