— Я позвоню ее сыну и дам ему знать, — говорит Патрик. — У него есть доверенность, — он снимает трубку служебного телефона и набирает номер, который нашел в истории болезни пациентки. Когда кто-то на другом конце провода отвечает, Патрик кратко представляется и объясняет, почему звонит. — Вы ведь сын госпожи Мёллер? — убеждается он. — Хорошо. Итак: мы позаботились о рваной ране, у вашей матери сейчас нет признаков серьезной травмы. Тем не менее чтобы быть абсолютно уверенными, мы должны сделать компьютерную томографию… Да… Я согласен… Мне жаль, что ей еще придется пройти… А, вот как. Тогда… тогда все нормально. Увидимся позже. — Сбросив звонок, он кладет телефон на стол перед собой, смотрит на меня и бормочет: — Госпожа Мёллер хочет жить.
Я знаю, о чем он сейчас думает: что несет в себе это прекрасное предложение, если «жить» означает, что вы смотрите на своих детей и касаетесь их, что они разговаривают с вами, но вы их больше не узнаете? Если вы не знаете, где находитесь, пока вам подключают трубки в разные отверстия совершенно незнакомые люди, усыпляют и сверлят череп?
Патрик осматривает человека с ушибом большого пальца ноги и, как обычно в таких случаях, делает рентген. Это единственный способ исключить перелом. Пока он готовит соответствующее направление на рентгенологическое исследование, я снова проверяю госпожу Мёллер. Она тихо сидит на кушетке и правой рукой теребит повязку, фиксирующую компрессы на ране. Я беру пуфик у стены в операционной, прислоняю его к кушетке госпожи Мёллер и сажусь на него.
— Вам мешает повязка? — спрашиваю я, осторожно приподнимая ее так, чтобы она не касалась левой брови. — Так лучше?
Госпожа Мёллер опускает руку и еле заметно кивает. Может, это вовсе не кивок, а просто небольшая дрожь.
— Какая-то неразбериха, — говорит она, пока ее взгляд блуждает по полке с беспорядочно разложенными ящиками, а оттуда — по «падающим» башням из простыней.
Теперь моя очередь кивать.
— Вы правы, госпожа Мёллер.
Мы несколько секунд смотрим на запасы. Я отхожу налить госпоже Мёллер воды и вижу, как больной с ушибом пальца хромает в зону рентгена. Вернувшись, я осторожно подношу стакан к губам госпожи Мёллер. Она делает глоток, я несколько секунд жду и повторяю.
— Сегодня ко мне приедет сын, — говорит она.
Сколько раз я слышал это предложение. И здесь, в больнице, и особенно в то время, когда я проходил альтернативную службу в доме престарелых. Иногда это дочь, но обычно сын. И в большинстве случаев он не приходит, а если даже приходит, визит становится еще одним этапом в бесконечной серии прощаний.
— Да, верно, — подтверждаю я, и это даже не ложь. Счастливая случайность. — Он уже в пути.
У меня перед глазами всплывает лицо моего деда. Сколько времени прошло? Более десяти лет. В январе день рождения моего брата. На вторую половину дня запланирована вечеринка с друзьями в боулинге, и я, конечно, пойду. Звонит дедушка, желает всего наилучшего, говорит, что ему надо ехать — кое-какие дела, пустяки. «Хорошо проведите время». Нам не нужно повторять дважды. Мы выходим, празднуем, смеемся, пьем. Затем звонит сотовый телефон. Подожди, подожди, еще не конец! Клиника. Он там, жизнь подходит к концу. Если еще хотим его увидеть, нужно приехать. Немедленно.
— Я не знаю, не знаю, — бормочет госпожа Мёллер, и я даю ей еще глоток воды. Снаружи слышен голос пациента с ушибом пальца ноги, разговаривающего с Патриком. Он говорит, что хочет уточнить насчет временной нетрудоспособности.
Пустяки.
Соседи заметили машину на подъездной дорожке. Был включен ручной тормоз, значит он, должно быть, почувствовал, что что-то не так. У него было всего несколько секунд до того, как он потерял сознание. Кровоизлияние в мозг под действием антикоагулянтов. Скорая помощь, врач, реанимация на месте, транспортировка в клинику, искусственная кома. Он бы ничего этого не хотел. Мы говорили об этом, и у меня есть доказательства в письменном виде. Распоряжение пациента в моей руке, а я смотрю сквозь пелену слез через частично заледеневшее окно на сменяющийся зимний пейзаж, сидя на заднем сиденье рядом с братом. Его жена за рулем, моя — на пассажирском сиденье. Мы с братом выпили.
Подъезжаем к парковке клиники, выходим, несемся по коридорам, задаем вопросы и, наконец, попадаем в палату, где лежит он. Кабели и шланги, монитор, отображающий слабое восстановившееся сердцебиение. Мой дедушка. Подходим нерешительно. Мы здесь, дедушка. Мы с тобой. Я беру его за руку. Он не шевелится, но затем я вижу слезу в уголке его глаза. Тихое, слишком внезапное прощание. Я не могу поверить в это как тогда, так и сейчас.
Вежливый стук в открытую дверь. Оборачиваюсь и вижу высокого дородного мужчину лет 60 с короткими седыми волосами. Ямочка на подбородке, как и у его матери.