Впрочем, чаще всего во время фестиваля приходится иметь дело с агрессивно настроенными пьяными пациентами. Иногда гнев уже кипит у них внутри, когда они приезжают, иногда их приводит в бешенство мнимое неуважение со стороны врачей или медперсонала.
Все это не только действует на нервы другим пациентам, но и требует особой сплоченности всей команды. Несмотря на все усилия, это может даже приносить радость — когда действия согласованы и процессы взаимосвязаны, у нас есть ощущение, что мы не просто каким-то образом справляемся с потоком пациентов, а контролируем его и направляем в правильное русло. Тогда время пролетает незаметно даже на ночном дежурстве: без ощущения траты времени, без борьбы с собственной усталостью.
Нечто похожее происходит и в праздничные дни. Конечно, вряд ли кто-то из моих коллег хочет работать в канун Рождества или Нового года. Но отделение неотложной помощи должно работать круглосуточно каждый день. У нас есть работники мусульманской и иудейской веры, но в одиночку им не справиться.
То же самое и здесь: иногда в этих сменах есть своя прелесть. Любой попавший из-за болезни или травмы в отделение неотложной помощи на Рождество испытывает немного больше понимания к медперсоналу, зная, что каждый из нас должен отказаться от празднования с семьей, чтобы быть рядом с пациентами. А когда приходят отчаявшиеся люди, боровшиеся со своим одиночеством с помощью шнапса или таблеток в канун Рождества или смывавшие разочарование в каком-нибудь пабе, мы знаем: всегда есть тот, кому тяжелее.
В канун Нового года, если текущая ситуация в отделении позволяет, большая часть команды собирается на вертолетной площадке на крыше клиники около полуночи, чтобы посмотреть фейерверк и пожелать друг другу всего наилучшего — прежде чем вернуться обратно туда, где мы заботимся о переборщивших с алкоголем или оторвавших себе палец петардой.
— Майк, мне нужна твоя помощь!
Я собираюсь проверить показатели 91-летней пациентки, когда дежурный терапевт кричит мне со стороны холла. Менее чем за минуту я уже там и вижу, как проснувшийся Махмуд Зайдан, фыркая, пытается сесть. Опираясь на колени и ладони, несмотря на все усилия миниатюрного доктора, он едва держит свое массивное покачивающееся тело на узкой кушетке. Одним словом, я его поддерживаю и подхватываю. Пациент заметно морщится. Когда он поворачивается ко мне, я вижу лицо, на котором отражаются полная дезориентация, страх и гнев.
Будь осторожен, Майк.
Медленно тянутся мгновения, пока мы с Махмудом Зайданом смотрим друг на друга. Я чувствую, как напрягается мускулистое плечо, которое я могу обхватить лишь наполовину. Я весь в боевой готовности. Внешне спокойный, я в любой момент жду извержения вулкана.
Затем Махмуд Зайдан шумно вздыхает — и смеется. Все еще стоя на четвереньках, он пытается стряхнуть с себя это состояние — так отряхивается мокрая собака. Его последующий глубокий вздох позволяет судить о том, что, возможно, мы не добьемся полного успеха.
— Как вы? — спрашивает врач. Пациент отвечает неопределенным жестом. — Вы употребляли только алкоголь? Никаких наркотиков?
Мужчина кивает.
— Какой алкоголь? Пиво? И сколько? Вы помните?
Махмуд Зайдан движется как в замедленной съемке, разворачивается с нашей помощью. Я снимаю электроды со спины, и он опускается на нее. Затем поднимает сжатый кулак правой руки, разводит большой, указательный и средний пальцы. Три. Большинство мужчин такого роста, оказавшихся у нас в холле в эти дни, выпило значительно больше трех литров пива. Значит, организм Махмуда Зайдана не очень приспособлен к алкоголю, что также может быть связано с его родной культурой. Возможно, этот вечер в шатре был для него первым подобным опытом. Вероятно, его разбудил позыв к мочеиспусканию.
Я сопровождаю еле стоящего на ногах и в изумлении снова и снова оглядывающегося на туалет мужчину. Потом возвращаю его в холл и снова подключаю к измерительным приборам для контроля жизненных показателей. В тот момент, когда Махмуд Зайдан закрывает глаза, чтобы снова погрузиться в царствие Морфея, я слышу тяжелое дыхание молодого человека на соседней койке позади себя.
Сначала невозможно определить, бодрствует Саймон Виттманн или все еще спит. Он беспокойно мотает головой взад-вперед, на мониторе учащение пульса.
— Мистер Виттманн? — Я наклоняюсь и поглаживаю его по щеке, он открывает глаза, зубы его стучат, лоб и лицо покрываются потом. — Мистер Виттманн, вы плохо себя чувствуете?
Ответа нет. Вместо этого в следующее мгновение я чувствую крепкую хватку его левой руки на моем правом предплечье. С такой силой хватается тонущий человек. Еще раз проверяю цифры на мониторе, дыхание и пульс пациента продолжают расти. Я выхожу из холла и вызываю терапевта.