На Пришибских высотах алая роса

Нарком обороны страны К.Е. Ворошилов говорил: «… уже теперь, в мирных условиях женщины должны готовиться к тому, чтобы наилучшим образом выполнить работу, которую им поручит государство в военное время… что в тяжелую пору военной страды от женщин будет зависеть весьма многое… А для этого надо готовиться».[14]

На IV сессии Верховного Совета СССР 1 сентября 1939 года была принята статья 13 Закона «О всеобщей воинской обязанности». В ней говорилось о том, что народным комиссариатам обороны и Военно-Морского флота предоставляется право брать на учет и принимать на службу в армию и флот женщин, имеющих медицинскую, ветеринарную и специально-техническую подготовку, а также привлекать их на учебные сборы. В военное время женщины, имеющие указанную подготовку, могут быть призваны в армию и флот для несения вспомогательной и специальной службы.[15]

Впервые самолет Ада увидела на аэродроме, куда ее и других членов парашютного кружка привезли на экскурсию. Ей странно было представить, что тяжелый металл может летать. «Это ж, какую силу надо к нему приложить, чтобы заставить его полететь», – то ли спрашивала, то ли утверждала девушка, а сама с опаской и недоверием смотрела на щуплого паренька, идущего к самолету. «Неужели он, совсем не богатырь сможет его поднять?» И тут она услышала голос инструктора Тимофея, который их сюда привез:

– Кто хочет побывать в воздухе и посмотреть на землю с высоты птичьего полета?

– Я, – выкрикнула Ада, не веря своим ушам.

Это вовсе и не она кричала, а что-то внутри нее, что-то новое и, ей

еще незнакомое, которое пугало своей дерзостью. Она неуверенно отступила назад. Но, инструктор уже подходил к ней, протягивая шлем и куртку. Пришлось взять и проследовать за ним в самолет. Впрыгнула в самолет легко и ловко, ведь она легкоатлетка. Но, сидя в кабине, крепко вцепилась в борта, несмотря на то, что ее пристегнули ремнями так, что не только выпасть она не сможет, но даже пошевелиться. Пока самолет делал разбег, Ада напряженно смотрела вперед. Но, как только он оторвался от земли и, набирая высоту, понесся в необозримое пространство, у нее захватило дух. Если бы кто-нибудь видел ее со стороны, то удивился бы ее разительной перемене. Темно-коричневые с желтизной, цвета корицы выразительные глаза, пронизанные лучами солнца, словно позолотились. Они искрились солнечным золотом, и жадно осматривали, раскинувшееся под ней и над ней, пространство. Лицо, воодушевленное необыкновенным ощущением высоты и полета в ней, выражало и сосредоточенность, и удивление, и непомерное блаженство, и радость победителя. И все вместе это складывалось в осознание себя властелином, властелином небес и всего того, что вокруг, и называлось оно – упоением. Она думала, что, наверное, так себя чувствует птенец, научившийся летать и, впервые поднявшийся в воздух, отправляясь в самостоятельный полет. И тут же отметила, что до ее самостоятельного полета, ох! как далеко. Она уже ни на йоту не сомневалась, что будет летать. Она так и вышла из самолета с шальными от счастья глазами, и на вопрос сверстников: «Ну, как?», ответила:

– Словами не описать! Чудо!

Именно в эти минуты, во время этого полета, ею овладело страстное желание ЛЕТАТЬ. Только этому теперь была подчинена вся ее жизнь: ее мысли, ее действия, ее поступки. Этим определялись отношения ко всему, что ее окружало живое и не живое. Она удивлялась тому и корила себя за то, что могла жить без этого раньше, и тут же успокаивала – она не знала, что такое бывает: ни разу в жизни не видела парашютистов, ни разу в жизни не видела самолет так близко, хотя слышала о полетах. В ее деревни, а потом уже в колхозе многие не видели даже паровоза. А она с ним познакомилась только тогда, когда поехала в город на учебу. Честно говоря, ей было страшно садиться в вагон – в это незнакомое средство передвижения. Напрашивался вопрос: «Как поведет себя этот паровоз? А вдруг он под откос полетит? Рельсы такие тоненькие, а он такой громоздкий и тяжелый». Такие разговоры она слышала. Рассказывали, что в Гражданскую войну паровозы с рельсов сходили, и составы летели под откос. Всю дорогу до города она была напряжена, и готова, если только что, выпрыгнуть из вагона. Она для этого и окно открыла. Но так ничего и не случилось. Поезд благополучно прибыл в город, а она с облегчением вздохнула только тогда, когда вышла на перрон. «Надо же, поезда боялась, а в небо рвусь», – думала она о себе. Именно это рвение окрылило ее.