На привязи (СИ)

Оказалось, Антон вез его к своему дому.

— Я не хочу повторения прогулки с собакой, — напрягся Марик. — У меня еще с прошлого раза нервы шалят.

— Лучик даже не посмотрел на тебя, — проворчал Антон. — На сегодня другие планы… но однажды ты к нему привыкнешь. Он же никого ни разу толком не укусил даже.

— Кроме тебя.

— Кроме меня.

— А других людей он обычно и не видит. А то бы и их покусал.

Антон подтолкнул его в бок. Марик выбрался из такси, глянул на высокий дом Антона. Вспомнил свой, счета которого до сих пор оплачивает… Все никак не расстанется с иллюзией, что все это не навсегда, и он вновь вступит в Альянс и переберется обратно из жилого блока. Уже почти и не хочет этого, почти убедил себя, что ему нравится быть детективом, но иногда, засыпая, понимает: хочет работать там, где нужно быть на пределе своих возможностей, а потом возвращаться домой — к Антону, готовить с ним вместе ужин или заказывать еду из ресторана, вместе принимать душ и ложиться спать. Эта картина преследует его уже долго. Антон то и дело остается у него на ночь, но этого недостаточно. Марик хотел, чтобы каждая ночь была его, каждая минута. Все остальное — полумеры.

Они поднялись на лифте на последний этаж, еще один пролет — по лестнице, и Антон забрался к люку, ведущему на крышу. Приложил браслет, пискнул датчик. Откинув люк, Антон посмотрел на Марика сверху вниз, светясь улыбкой.

Марик выбрался на крышу следом за ним. Сразу же налетел порыв ветра, гораздо более сильный и хлесткий, нежели на земле; Антон взял его за руку.

— У нас какая-то годовщина, а я забыл? — насторожился Марик.

— Не знаю, — честно сказал Антон. — Просто захотел тебя удивить.

Он повел Марик к краю крышу. Еще издалека стал заметен контейнер для еды у самого края. Антон перешагнул ее и встал на карниз. Марик дернул его назад, залез на край сам. Кровь мигом вскипела. Как высоко! И какое внизу все мелкое, стоит шагнуть — и он будет лететь так долго, что успеет обдумать все на свете. Антон обхватил его со спины и прижался лбом между лопаток.

— Здесь очень красиво, дорогой, — сказал Марик. — Спасибо…

Они ели, расположившись на крыше, и Антон разливал по бокалам глинтвейн без единой капли алкоголя. Все еще посмеивался, что Марик так и не научился заново пить — ему яд, что ли, вшили, раз он стойко держится без контроля со стороны Альянса?..

— Никакого яда, — хмыкал Марик.

Антон наконец спросил:

— А что там было? В спецтехе… за пределами пространства. В самом Альянсе. Ты никогда не говорил.

— Я не имею права, — пожал плечами Марик и потянулся за хлебцем с положенными на него кусочком сыра и кружком томата. — К тому же это не то, что можно описать словами, дорогой. Нужно пережить спецтех или сломаться, нужно побывать за Пространством и вернуться живым, нужно воочию увидеть карту, где точками отмечены новые засеченные террористы, а точек все больше и больше… Мы не справляемся. Ни со своими преступниками, ни с чужими, рвущимися к нам постоянно. Вот и все, что я могу сказать тебе.

— Ты скрытный, — вздохнул Антон.

— Вовсе нет. Я связан гостайной…

— Да не только в этом, — отмахнулся Антон. — Возьми пирожное. Я специально обзвонил все кондитерские, в этом углеводов почти нет.

— Сладкое не люблю, — машинально ответил Марик, но тут же заметил, как помрачнел Антон, и согласился съесть нечто воздушное, но, несомненно, пропитанное сахаром.

Антон взял его за запястье и облизал с пальцев крем. Потянул на себя. Лег на спину, и Марик оседлал его бедра. Склонился, поцеловал. Ладони Антона мерно гладили, вытаскивали рубашку из брюк, и Марик расслабился, забылся настолько, что спросил:

— Когда мы съедемся?

Руки Антона замерли лишь на мгновение. Он положил ладонь Марику на загривок, заставил его лечь сверху всем весом.

— Я не могу к тебе, — виновато сказал он. — У меня же Лучик, с кем я его оставлю…

— Ах, да, — скучающим тоном ответил Марик. — А мне к тебе путь заказан…

— Не говори так. Ты с ним всего два раза столкнулся. Дай ему шанс.

— Ты предпочитаешь собаку мне.

— Не передергивай.

Марик опустился ухом на грудь Антона. Смешной человек. Дать шанс монстру… Нет уж, ему дорога собственная жизнь, и шрамов больше не хочется. Антон медленно расстегивал манжеты его рубашки, задирал рукава к локтю, изгибал шею, чтобы поцеловать там, где начинались длинные шрамы.

— Ты и о них никогда не рассказывал, — заметил Антон. — Почему сделал это.

— Как будто это не очевидно.

— Ну… нет.

Больше о вскрытых венах он не заговаривал. Значит, есть в нем какое-то подобие вежливости и чувства такта.