На привязи (СИ)

Самое ценное в Оливере — то, что он не задает вопросов. Марику достаточно было сказать: я сейчас приеду, и Оливер ждал его у двери. Снабдил пледом, халатом и теплыми носками, своей молчаливой компанией и предложил выпить, на крайний случай — просто чаю, раз уж от бренди он решительно отказывается… Марик испытал непривычный приступ благодарности. Так же резко захотел позвонить Антону, убедиться, что тот все еще жив и не потерял пару пальцев и половину задницы в неравном бою с демоном, но в последний миг сдержал порыв.

Хватит. Он волочится за Антоном, а тот в открытую напоминает, что их отношения продлились не так долго, чтобы уже можно было диктовать друг другу свои условия и выдвигать требования. Кончики пальцев зудели. Надо было остановиться давным-давно. Зачем он позволил себе войти в зону доверия Антона, добиваться его взаимности? Знал же, что ничего не будет так, как хочется. Это он зациклен на человеке годами напролет и не может полюбить никого другого. Ясно, что Антон с той же силой и одержимостью ответить не сможет, он не хренов однолюб. Марик натянул одеяло на голову. Заснуть бы… заснуть. Забыться. Все, что было хорошего, быстро перечеркивается, и он запоминает именно плохое.

Утро было серым, все небо затянули облака. Рот раздирала зевота, и даже запах кофе, который Оливер, вопреки своим привычкам, варил вручную, а не сливал из кофемашины, не мог ничем помочь.

— У тебя все хорошо? — спросил Оливер, стоя к нему спиной.

— Вполне.

Подперев подбородок рукой, Марик ждал за крохотным круглым кухонным столом, пока Оливер поставит перед ним чашку.

— А у меня, знаешь, не очень, — вдруг сказал Оливер. — Мне на этой неделе пригрозили отставкой, потому что я, видите ли, слишком много требую денег…

— Ты? — поразился Марик.

— Ну да, — ответил Оливер и повернулся к нему. Опершись о тумбу, он добавил: — Я же на экары у них стяжаю средства. После того, как ты разбился, мне не по себе стало. Меня, правда, прижали еще и потому, что я факт твоего злоупотребления полномочиями, ммм… не скрыл, скрывать бы я ничего не стал, конечно, но, скажем так, приуменьшил. А вчера и вовсе из Альянса позвонили и сказали, что оставляют меня на пробный срок, еще одна ошибка или недомолвка — и уволят по срочной процедуре. Такие дела… Черт! — воскликнул он и стремительно обернулся к вскипевшему кофе.

Марик встал, взял тряпку и помог ему собрать разбежавшуюся по плите гущу.

— Олли, почему ты не сказал мне?..

— Показалось, что вчера тебе было не до моих проблем. Короче говоря, кофе испорчен, — констатировал он со злостью грохнул турку в раковину. — И если мои ребята допустят хоть еще один прокол, то вся вина ляжет на меня, и песенка спета. Посадить, может, и не посадят, но с карьерой в органах можно попрощаться.

— Олли… — растерянно сказал Марик.

— А это все, знаешь, неважно, — с натянутой веселостью сказал Оливер, — потому что я во всех вас уверен на сто процентов, и даже ты уже сидишь тихо, работаешь в рамках приличий… Ты ведь хорошо себя ведешь? Я могу тебе верить?

Он пристально посмотрел на Марика. Тот неловко отложил тряпку и открыл кран, ополаскивая руки.

— Конечно…

— Вот и чудненько, — заявил Оливер. — Сделай себе кофе сам, я что-то перехотел.

И с этими словами он достал с верхней полки сигарету, забрался на подоконник и принялся пускать дым в потолок.

От завтрака Марик отказался. Стало в высшей степени неловко. Выходит, он все же подставил Оливера, когда кичился своими дерзкими методами. Антона он просто довел до белого каления своей натурой. И если уж вспоминать все провалы, то он, оказывается, был плохим учеником, раз его наставник ему так ни разу и не позвонил. Не поинтересовался, устроился ли Марик, и даже не попытался похлопотать над восстановлением его данных для службы в Альянсе.

Не может быть, чтобы ошибались окружающие. Он, по-видимому, ужасный человек. Нужно еще разочаровать маму, чтобы уж до конца добить всех…

Марик скомкано попрощался, пообещав, что как-нибудь они обязательно сходят развлечься, вспомнят былые беззаботные деньки, и ушел. Поначалу хотел пройтись пешком, но на середине пути резко разозлился от недостатка солнца, избытка людей на улицах, а больше всего — на себя. Сел на автобус и проехал до самого жилого блока. Мысль наконец рассказать маме, что с ним стало, свербила в горле, иррационально хотелось показать, как низко он пал, запутался и заврался.

*

Антон ненавидел сажать Лучика на поводок. Такое случалось раза четыре: он никак не мог утихомирить пса, отбивался от него как мог, пытался и накормить, и выгулять, но Лучик продолжал бесноваться, кидался и рычал. После вчерашнего показалось, что он пришел в себя, но утром цапнул за ногу до крови и стал подбираться к уже покусанному боку. Кольнуло мрачное предчувствие, и Антон вовремя успел нацепить на собаку фиксповодок.