На прорыв

Но как бы ни было больно, как бы ни было трудно, с грехом пополам удалось прекратить водопад из слёз и более-менее успокоиться. Захотелось отхлопать себя по щекам, чтобы окончательно привести в чувство. Но ещё старые синяки не полностью сошли, чтобы я тут же новые наделал – банально, пожалел и так уже настрадавшееся лицо Ольги. Ну и, каюсь, – по совместительству своё: болеть-то будет уже у меня.

Наконец, слёзы высохли и я с трудом отстранился от жёсткого плеча особиста – всё же, свою роль оно сыграло отменно, не дав слабому тельцу Ольги упасть. И тут же вскинулся от вспыхнувшего в мозгу образа:

– Спасибо Вам, старший лейтенант, за то, что подарили мне надежду, – и я неожиданно для себя улыбнулся, – Моей сестры Дарьи среди погибших не было. Она ещё весной уехала в… в… Лычково.

Память о данном событии в голове Ольги проявилась. Но эмоциональная окраска почему-то отсутствовала. Из-за чего сестра Ольги уехала? Ведь они одногодки. Может, замуж вышла? В деревне это быстро: оглянуться не успеешь – и уже голопузые детишки по двору бегают.

И глядя на враз помрачневшее лицо особиста, ещё на что-то надеясь, с ухнувшим снова вниз сердцем, прошептал:

– Лычково под немцами?

Ответа не потребовалось: всё стало ясно без слов…

* * *

Мы ещё пообщались некоторое время. Но после тяжёлого для меня разговора задерживаться у особиста не стал. Видя моё состояние, он чуть не насильно выпнул меня в направлении медсанбата. Сам не пошёл, ибо дел ещё хватало. Да я и сам от сопровождения отказался: растрёпанные мысли требовалось привести в порядок, а для этих целей прогулка по свежему воздуху – лучшее лекарство.

Шёл. И под мерное скрипение снега под ногами думу думал. Тяжёлую. Неподъёмную.

Да провались оно всё пропадом! Чего стоили мне эти несколько дней безумной гонки? Рвался к нашим, надеялся на помощь. Загнал Ольгу. Загнал себя. И?..

В результате творившегося с организмом реципиентки беспредела физически оказался ослаблен донельзя. И когда понадобилась нежданно приобретённая сила – взять её оказалось уже неоткуда.

Да, знаю, что не смог бы поступить иначе. И не жалею, что хоть немного, но помог нашим бойцам выписать трындюлей гнусной немчуре. Принцип очень прост: “Если не я, то кто же?”. И я прекрасно понимаю, что один человек не в силах спасти всех нуждающихся. Но одно дело – знать. И совершенно другое – понимать, что кроме тебя просто некому. Наши бойцы делают всё, что могут. И даже более того. Но фашистскую гадину просто так не сломить. И дело каждого – приложить максимум усилий к тому, чтобы прибить как можно больше этих тварей, топчущих нашу землю.

Именно поэтому я не могу просить кого-либо о помощи. Миссию по спасению сестры придётся взвалить только на самого себя. Я ведь пока не военнослужащий. А пробраться в оккупированный населённый пункт обычной селянке намного проще, нежели парню призывного возраста, который неминуемо вызовет подозрение. Может, именно для этого меня и впечатало в Ольгу? Может, это и есть моя миссия? Кто знает…

В любом случае, не могу же я её оставить фрицам на съедение. Родная кровь, как-никак. Спасать сеструху надобно. От одной только мысли о том, что Дарья может попасть в руки этих нелюдей кулаки сжимались сами собой.

Но нужно решить очень важный вопрос: как отправиться в пасть фрицам без подготовки, без продуктов, без зимнего снаряжения, да ещё и в полудохлом состоянии?

У нас тут, вроде как, война. А я не волшебник. И нет у меня никакой волшебной палочки. Сунусь в таком состоянии к фрицам в пасть – и сам погибну, и Дарью не спасу. Ну прям по Герцену: “Кто виноват?”. И по Чернышевскому: “Что делать?”.

О многом пришлось с особистом переговорить. Наконец, узнал, что зовут его Василий Иванович (как Чапаева). Вот фамилия немного “подкачала” – оказалась совсем не героической: Засядько. Но ничего. Главное – мужик оказался “с понятием”. И претензий ко мне, вроде, пока не имеет. Поговорили о дезертире, которому много чего, как оказалось, инкриминируют. И шёл особист “брать за жабры” именно его – нарыл на “товарища” кое-какие нелицеприятные факты.

Вообще, Василий Иванович оказался довольно дотошным спецом. Клювом не щёлкал. И копал – глубоко и вдумчиво. Именно ему путём опроса персонала медсанбата и работающих там деревенских удалось получить подробные сведения не только об Ольге, но и о её семье.

Оказалось, одна из кухарок узнала мою реципиентку – была в хороших отношениях с дальней родственницей матери Ольги. Ещё до войны пару раз даже с Ольгой и её сестрой Дарьей пересекалась. Нашлось ещё несколько свидетелей, что подтвердили выявленную картину. На это ещё наложились ранее полученные сведения от бойцов, принимавших участие в бою за Парфино. И пошло-поехало.