На прорыв

Но не успев отойти на безопасное расстояние, невольно вновь «приклеился» глазами к Анютке, залюбовавшись совсем ещё детским личиком, скорчившим именно в этот момент довольно умильную рожицу.

Что я могу сказать – ребёнок ещё совсем. Ей бы в кукол играть, а она уже столько крови видела – не всякий взрослый такое выдержит. И сколько таких сейчас по всем фронтам? Эх, была б моя воля – всех фрицев бы на кусочки порвал. Лишь бы такие Анютки никогда войны не видели. Всё ж, не женское дело воевать. И уж, тем более, не детское.

Ладно, расклеился совсем что-то. Сначала особист всю душу вынул. Потом раненые. Теперь вот Анютка.

Будь проклята война, на которой воюют даже дети!

И сам удивился той нежности, которая вдруг посетила моё сердце. Не любовь меж мужчиной и женщиной. Не влечение. Скорее – отцовская (теперь, похоже, материнская) забота о собственном ребёнке, который попал в беду. Ещё большее удивление вызвал тот факт, что никакого отторжения данные чувства у меня не вызвали: словно в той – прошлой – жизни я и сам успел побывать отцом. Или не успел и всё мне только кажется? В общем, запутался. Настолько сросся с Ольгой, что теперь свои чувства от её отличить не могу. Вот ведь, «не было печали…».

Короче, хватит рефлексировать. Мою работу за меня никто не сделает. Пора уже за ум браться! Поэтому, предварительно проведя гигиенические процедуры, быстренько подхватился и пошёл заниматься повышением физической культуры, отправившись в приснопамятный сарайчик. Так что визит посыльного особиста застал меня во вполне «бодром» состоянии: успел уже пару раз пройти комплекс разминочных упражнений.

Но пришлось отвлечься и снова пойти по уже известному адресу. И снова «не емши», что совершенно не радовало: похоже, у особиста начинает входить в привычку морить меня голодом.

Для того, чтобы пригласить в особый отдел, отправили какого-то молоденького посыльного. Паренёк всю дорогу разве что пылинки с меня не сдувал – носился с Ольгой как с хрустальной вазой. Представился сержантом Катасоновым. Важничал. Ну как же: как-никак, представитель «страшной» конторы. Но при этом то и дело косился в мою сторону, думая, что не замечаю его интереса. Чуть косоглазие себе не заработал, бедняга. Видимо, мучился вопросом: что его начальству от меня понадобилось, раз не арестовали, а пригласили? Причём, явно наказав «доставить в целости и сохранности».

Однако, границы дозволенного не переходил и вольностей не допускал. Лишь когда я случайно поскользнулся на льду – поддержал за руку, не дав упасть. При этом «зарделся как маков цвет» – прям мальчик-колокольчик не целованный. Ну, да. В принципе, наверное, так и есть: молодой больно. Да и я сейчас – не то, чтобы старый. Ольге-то – всего девятнадцать. Вот ещё не было печали – тут только молодых особистов на мою многострадальную голову не хватало!

Где страшные волкодавы, от вида которых Гитлер должен заикаться и ходить под себя? Причём, даже мысль о них способна вызвать медвежью болезнь: лишь подумает – и гадит, и гадит, и гадит… Где «Железные Феликсы» с пламенным сердцем и холодной головой? Мальчишки, блин, неоперённые.

О, вспомнил на свою голову. Стоило войти в помещение, как нежданно-негаданно «плохиш» нарисовался – тот самый вредный особист, в паре с которым ко мне в палату заявился Василий Иванович. Узрев такой подарок судьбы, вредняга, явно собиравшийся на улицу, тут же засобирался обратно. И на кой чёрт я ему понадобился? Неужто карьеру на мне, подлюка, сделать попытается? Мало ему гондурасской разведки? Ещё африканскую из племени мумба-юмба подавай?

Этот кадр так на меня посмотрел, что я сразу понял – будут проблемы. Такие гнусы свою жертву просто так не отпустят. Душу вынут, но своего добьются. Эх, как не вовремя-то!

Доложив о моём прибытии, молоденький сержантик, получив команду вышестоящего, тут же спулился в неизвестном направлении. А я предстал пред очами Василия Ивановича. Но не успел и рта раскрыть, как за моей спиной возник «плохиш». Судя по выражению лица старлея, настроение у него было и так «не ахти», а тут градус приветливости стал стремительно падать вниз: я чуть ли не физически почувствовал, как в помещении резко похолодало.

– Василий Иванович, – елейно заблажил вошедший, – тут такое дело…

– Что вы блеете, как овца, – оборвал его словоизлияния старлей, – доложите по форме!

– Тащ старший лейтенант, – вытянулся вошедший, невольно подобравшись и щёлкнув каблуками, – Р-разрешите присутствовать при допросе обвиняемой.

– Не разрешаю! – отрезал громогласный рык старшего по званию, – Вы получили приказ. Извольте выполнять! Кр-ру-гом!.. Шагом… арш!

«Плохиш» молча развернулся на сто восемьдесят градусов и бодрым шагом покинул помещение. Но так как я стоял боком к входной двери, не смог не заметить недовольно-брезгливого выражения лица изгоняемого. И его быстрый, полный ненависти взгляд в мою сторону. Вот, блин, даже сделать ещё ничего не успел, а врага себе уже нажил. Причём, что самое интересное, даже обвиняемым обозвали. Хорошо, что «плохиша» сбагрили куда подальше, а то даже и не знаю, что бы делал.