На прорыв

Как-то так получилось, что работал в паре с Анюткой: она делает, я помогаю. И настолько ладно у нас стало получаться, что и слов не требовалось – хватало полувзгляда.

Умаялись, конечно – жуть: раненых оказалось неожиданно много. Что при этом творилось в операционной – отдельный вопрос. Тут санитары с ног сбились. Причём, их было довольно много, да плюс желающие помочь. А хирургов всего трое. Причём, две врачихи ещё совсем “зелёные” – только недавно начали практиковать. Поэтому вся нагрузка легла, в основном, на Пал Палыча. Ему пришлось намного тяжелее, чем нам всем вместе взятым: оперировал военврач до поздней ночи.

Я же освободился значительно раньше. К сожалению, из-за особенностей сильно ослабленного организма – банально не выдержал напряжения. Вот тут и задумался: куда идти? Где искать ночлег? Хорошо, что Анютка вовремя подвернулась – пригласила к себе. Ей ещё раненых обихаживать и ночь не спать.

А я реально уже едва на ногах держусь: голова кружится практически не переставая и дышу как та загнанная лошадь. Так что не до политесов.

Конечно же, воспользовался её приглашением. По-моему, и про ужин забыл: как только добрался до Анюткиного закутка, вырубился сразу. Даже не разделся: в чём был – в том и уснул. Хорошо хоть мимо лежанки не промахнулся. А утром…

Медсанбат. Часть 5

Утром никак не мог сообразить где я. И почему мне так хорошо и мягко? С минуту совершал руками хватательные движения и что-то упруго-мягкое вызывало невообразимый трепет в душе, заставляя чуть ли не мурчать от удовольствия. Так классно выспался. Бок, правда, отлежал – матрац оказался явно тонковат. Но рядом оказалось что-то живое, мягкое и до того знакомо-приятное, что всё прошедшее казалось каким-то нереальным сном. Буквально всем своим существом почувствовал: рядом – женщина. Ноздри втянули запах… и я непроизвольно скривился. Ну как же так – почему пахнет карболкой и какими-то старыми тряпками? Прямо по Верке Сердючке: «Що це воняє? Невже це я?»

На новый образ даже не отреагировал: до того уже привык к выбрыкам собственной памяти, что совсем не удивился.

Распахиваю глаза и вижу перед собой знакомые кудри.

– Анютка… – губы против воли растягиваются в глупой улыбке.

Стоп! Так это что, не сон? С ошалелыми глазами вскакиваю с кровати и кубарем лечу на пол, едва не расквасив себе нос. Подхватываюсь и несколько томительных мгновений тупо перевожу взгляд с собственных рук на едва прикрытое одеялом тело девчушки. Она спит полуодетой, но гимнастёрка расстёгнута, отчего оба манящих полушария, хоть и прикрытых фланелевой сорочкой, очень рельефно проглядывают сквозь туго натянутую ткань, заставляя меня часто и нервно сглатывать.

Краска мучительного стыда заливает лицо и я судорожно пытаюсь убежать сразу в нескольких направлениях. Наконец, паника отступает и до меня доходит: Анютка после ночной смены так умаялась, что дрыхнет без задних ног, вообще не реагируя ни на какие раздражители. Всё ещё смущаясь, тихонько подхожу к ней и осторожно поправляю гимнастёрку, пряча от постороннего взгляда девичьи прелести, а затем аккуратно натягиваю на плечи девушки одеяло.

Господи, стыдно-то как… Она ж девчонка совсем. А я мало того, что её обнял, так ещё и распустил свои шаловливые ручонки.

Ой-ой. Тут война. Кругом смерть и страдания. А я тут девок малолетних лапаю. Да ещё и, похоже, удовольствие от этого получаю: грудь какая-то подозрительно-тяжёлая стала, да и внизу – непонятное томление. Дико хочу чего-то, аж скулы сводит. Тьфу ты, Господи, да что же это со мной? Совсем мужик сдурел!

От вновь охватившего стыда появилось желание прямо здесь и сейчас провалиться сквозь землю. Ишь чего удумал! Стыдобища…

И чтобы не усугублять ещё больше ситуацию – срочно метнулся к рукомойнику. Холоднющая вода враз остудила разгорячённое лицо и успокоила нервы.

Это ж какой конфуз чуть было со мной не приключился. Хорошо, что Анютка спала как убитая. А то я даже и не знаю, как бы перед ней потом оправдывался.

Приснилось, что лежу в кровати с некой прелестной дамой и, стыдно сказать, занимаюсь с ней… весьма пикантными делами. И настолько яркий сон. Думал – реальность. А война, наоборот, приснилась. И я – молодой, сильный парень в самом расцвете лет… был. Когда-то. А теперь даже лица своего не помню. Впрочем, как и лица той дамы, что привиделась во сне.

Н-да. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Если меня организм так часто подводить станет – я ж тут такого навоюю…

Совсем страх потерял. Понимаю, конечно: гормоны, то, сё. Тело-то молодое – в самом, можно сказать, соку. Но совесть тоже иметь надо. Мне сейчас не на баб нужно пялиться, а фрицев давить со всей, так сказать, пролетарской ненавистью.

А любить… Боюсь, и после войны с семейной жизнью вряд ли что-то получится: на мужиков, слава Богу, пока не тянет, а с девками – сам понимаю – нельзя. Ибо однополая любовь – зло. И чтобы дурные мысли в голову не лезли, нужно срочно заняться каким-нибудь общественно-полезным делом.