На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Следующий далее фрагмент о Люцифере сближает ветхозаветный отрывок из Книги пророка Исаии – «Как упал ты с неба денница [Державин, 1870, с. 120; Гецель, 1883, с. 651–652], сын зари! Разбился о землю попиравший народы. А говорил в сердце своем: “взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему”. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис. 14: 12–15) – со словами Иоанна Богослова: «…и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполенном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами» (Ои. 17: 3). Под «женой» обычно понимают Вавилон, или его субститут – языческий Рим, – под зверем, на котором она сидит, – дьявола, а Люцифер может трактоваться и как падший Сатана, и как вавилонский царь. Вся эта эмблематика в контексте 1812 г. получала вполне конкретный смысл: вавилонский царь – Наполеон, Вавилон – Париж. Расшифровку же семиголового и десятирогового зверя дал сам Державин в комментарии: «Под главами разумеются здесь семь королей, поставленных Наполеоном, как-то: – неаполитанский, вестфальский, виртембергский, саксонский, голландский, испанский, баварский; а под рогами – десять народов, ему подвластных, а именно: австрийский, прусский, саксонский, баварский, виртембергский, вестфальский, итальянский, испанский, португальский, польский, как в манифесте от 3 ноября 1812 г. явствует». Таким образом, уже не Апокалипсис кодирует события, а наоборот сами события «прочитываются» как реализация апокалиптического пророчества, т. е. знак и референт меняются местами.

Подобно тому как в Наполеоне воплощается библейское пророчество о наступлении Антихриста, в Кутузове, уже в силу одного его имени, воплощается архангел Михаил – «князь великий, стоящий за сынов народа твоего» (Дан. 12: 1):

Упала демонская сила
Рукой избранна князя Михаила
Сей муж лишь Гога мог потрясть.

В комментарии к этому месту Державин писал: «Замечательно, что фельдмаршал Кутузов, при поручении ему в предводительство армии, как бы нарочно пожалован князем, чтобы сближиться с Священным Писанием» [Державин, 1870, с. 121]. В Бородинском сражении Державин увидел отражение апокрифической легенды о небесной борьбе архангела Михаила с Сатаной, согласно которой Михаил ниспровергает своего противника в преисподнюю:

И грянул бородинский гром.
С тех пор Наполеон
Упал в душе своей, как дух Сатанаила,
Что древле молньей Михаила
Пал в озеро огня
И там, стеня,
Мертв в помыслах лежит ужасных
Под ревом волн, искр смрадных, страшных.

В «Гимне» довольно абстрактно представлена роль Александра I, хотя царь неоднократно упоминается в тексте. Сначала призывается Муза («священно-вдохновенна дева»), чтобы воспеть

…победы звучным тоном
Царя Славян над Авадоном.

Этот сюжет кодируется апокалиптической битвой дьявола и его подручных с Агнцем:

Они ревут, свистят и всех страшат;
А только агнец белорунный,
Смиренный, кроткий, но челоперунный,
Восстал на Севере один, —
Исчез змей-исполин!

Не довольствуясь чисто метафорическим сближением Агнца с Александром I, Державин придает особое значение тому, что «царствующий император вступил на престол под знаком Овна» [Державин, 1870, с. 118]. Но далее в тексте архангел Михаил (Кутузов) подменяет Александра в качестве непосредственного победителя Сатаны (Наполеона). Александру же отводится вполне официальная функция организатора победы. Однако лежащая за пределами библейского нарратива, она оказывается лишенной священного ореола. Видимо, чувствуя, что царю в «Гимне» не воздано должного, автор объясняет это собственной старостью:

Холодна старость – дух, у лиры – глас отъемлет,
Екатерины Муза дремлет.

Дело, конечно, не в старости Державина, кстати сказать, весьма плодовитой в поэтическом отношении. До начала заграничных походов царь воспринимался скорее как некий символ Отечества, чем реально действующее лицо, и в этом смысле его поведение не являлось сюжетообразующим. И только желание царя продолжить войну, когда многие ее считали уже законченной, вывело его на авансцену событий и предоставило ему роль протагониста в библейском нарративе. Как уже отмечалось выше, именно с этого момента в церковных проповедях актуализируются новозаветные мотивы, и Александр все чаще уподобляется Христу.