На распутье

— Мне тяжело об этом говорить, судья Джерс, но парень прав. Никто из ваших дочерей не подвергся насилию. Согласно показаниям почти двадцати свидетелей они последовали за обвиняемой абсолютно добровольно. Ещё восемь человек подтверждают, что их участие в…действе, что произошло в задних помещениях ресторана тоже было полностью самостоятельным решением.

Восемь человек? Добавим этих двух девиц и получим оргию на одиннадцать участников, включая Эмили. На этот раз, механоид превзошла саму себя.

— Но как же… Кто будет отвечать за это? Как…

Свою мысль он до конца так и не формулирует — как я думаю, просто не знает, что сказать. А вот «мундир» мягким тоном добавляет.

— Вы можете обратиться с судебным иском к ресторану, в котором всё произошло. Намекнув на то, что они могли остановить добропорядочных девушек, которые перебрали и намеревались предаться животной страсти. Но я не вижу здесь никаких признаков проступка, которым следовало бы заняться полиции. Со всему уважением судья, но лучше вам отправиться домой, к своей семье.

Долгие десять секунду, толстый Джерс стоит на месте, сжимая кулаки и порываясь что-то сказать. Наконец шумно выдыхает и тяжело топая, устремляется к выходу. Вот и хорошо, одной проблемой меньше. Перевожу взгляд на старуху и та презрительно кривит лицо.

— Моя внучка может и сама виновата, что раздвинула ноги, как последняя шлюха. Но твои друзья отметились не только этим. Я слышала, что один из них, призванный что заперт в теле кота, публично призывал к всеобщему равенству и отмене привилегий аристократии. А ещё предлагал сжечь все бордели в империи, распустив их работниц по домам или перепрофилировав в швей. И было что-то о необходимости реформы системы образования, чтобы «исправить» человечество, переделав «бракованных» людей.

Рицерова же, гнилая пасть. Сэмсон снова взялся за своё. Только теперь его предложения стали куда более глобальными.

— Хочу отметить, что мой приятель, наверняка был сильно пьян. И в любом случае, это дело полиции, а не преступление против вашей внучки.

Старуха злорадно морщится.

— Нет, юноша. Тут вы не правы. Это дело для императорской канцелярии. Призванный, подстрекающий к бунту — я прямо чувствую запах государственной измены.

С трудом удерживаюсь, чтобы не скривиться. Старая гхаргова сука права. Такое сообщение, как минимум, будут обязаны проверить. И в процессе наверняка поймут, с кем столкнулись. Что означает конец нашей спокойной жизни. Раздражает тот факт, что остановить старуху будет сложно. Она может настрочить свой донос прямо сейчас, заехав по пути домой на телеграф. Тогда, как предпринять какие-то действия мы сможем не раньше утра, когда Сэмсон с Эмили придут в себя и снова будут представлять собой боевые единицы.

Как вариант, я могу пустить в дело артефакт стирающий память. Но сейчас, в окружении полицейских, это будет крайне глупым поступком. Да и применение магии наверняка зафиксируют следящие артефакты. Это же здание полицейского управления, в конце концов. Нужна иная тактика.

— Я признаю, что мои друзья потеряли контроль и позволили себе лишнего. Но задайтесь вопросом — кто они, раз за них поручился лично ректор Скарно? Или он бегает и улаживает личные вопросы каждого студента? Как вы считаете?

Та недовольно морщится, а я продолжаю напирать.

— Хотите попытаться усложнить их жизнь, пожалуйста. Но не думайте, что этот удар окажется без ответа. Достаточно установить слежку за вашим домом, влезть в голову прислуги, отследить все ваши контакты и наверняка окажется, что вы и сами замараны рицеровой кровью.

— Да как ты смеешь? Я виконтесса Савальц — не смей мне угрожать, юнец!

Вешаю на своё лицо уверенную улыбку. Надеюсь, получилось.

— Разве я угрожаю? Речь ведь исключительно о безопасности государства. И хочу заметить — вы, безусловно виконтесса и скорее всего считаете себя важной фигурой в Станвоксе. Но не стоит забывать, что это всего лишь небольшой провинциальный городок. Будь вы хёрдиссиней, я бы уже стоял на коленях, вымаливая прощение. Но в данном случае… Опасаться нужно скорее вам, чем мне.

Старуха задумчиво изучает меня, о чём-то раздумывая. Внезапно усмехнувшись, сдвигается в сторону.

— Ты остёр на язык, малыш. Встреться мы лет на сорок раньше, я бы задумалась над тем, чтобы затащить тебя в свою постель. Но я бы посоветовала тебе быть не таким самоуверенным — может выйти боком.

Остолбеневший офицер деликатно уточняет.

— Это означает, что вы не станете выдвигать обвинения?

Виконтесса едва заметно кивает.

— Именно так, капитан. Но это не значит, что я всё забуду. За закрытыми дверями может происходить что угодно. Публичный позор — дело другое. Рано или поздно его потребуется чем-то смыть.