На разломе двух времён. 80-е

Бурные события 1990-х сломали многое, но не наши семьи, родившиеся в двух соседних комнатах студенческой общаги, на Гагарина, 20.

Бронь крайкома (Зима 1987)

Получив назначение командиром стройотряда в Степной Алтай, я полетел туда зимой на разведку.

Так было положено, что командир отряда заранее вылетал на место будущих работ и там договаривался об объектах, проживании, питании и прочих рабочих моментах летнего строяка. Я в первый раз тогда стал командиром и полетел знакомиться с тамошним председателем колхоза. Путь был не близким, нужно было долететь до Барнаула, потом добраться до Кулунды и там, в степях, найти колхоз, обсудить с председателем дела.

Справившись с этой задачей, я отправился в обратный путь: колхоз – Кулунда – Барнаул. Заехал в крайком комсомола, отметил командировочные, забрал нужные документы и двинулся в аэропорт, чтобы улететь наконец в Москву. Но обратных билетов у меня не было, я предполагал купить их на месте.

В тот день аэропорт города Барнаула бурлил, как муравейник.

Сейчас это трудно представить, но в те годы все областные и районные аэропорты были переполнены людьми. Самолеты улетали каждый час, а может и чаще, но все равно желающих улететь было гораздо больше. Огромный Советский Союз любил летать на самолетах: на отдых, в командировки, к родным. Пресловутый советский дефицит был и тут, билетов на самолеты категорически не хватало.

Рейсов из Барнаула в Москву в тот день было несколько, но все места на них были проданы. Я покорно встал в очередь, но быстро понял, что тут мне не светит. Перед кассой стояла огромная толпа. Она состояла из различных льготников, т. е. тех, кому билеты полагались вне очереди. А таких было много: это и военные в увольнительных, и больные «по телеграммам», и пенсионеры союзного значения и прочие и прочие. Все хотели попасть на московский рейс. И только после этой «толпы» начиналась длинная регулярная очередь, в которой можно было простоять и несколько дней.

Советский человек привык к очередям, у него вырабатывались различные уловки, как пролезть поближе. Толкучка у кассы усиливалась, толпа бурлила, все пытались предъявить нужную «бумажку»: «телеграмму», «приказ», «разрешение» и прочие документы, позволявшие хоть как-то приблизиться к кассе.

У меня таких «бумажек» не было.

Но провести еще несколько дней в барнаульском аэропорту после поездки в кулундинский колхоз я точно не собирался, нужно было что-то делать! Выбравшись из толпы, я отошел от кассы и стал осматриваться. Рядом на стене был написан номер телефона кассы Аэрофлота, той самой кассы, к которой все и пробивались. Достав из кармана две копейки, я зашел в будку телефонного автомата. Она стояла тут же, в зале аэропорта, прямо напротив касс. Опустил монету и набрал номер.

– Алло, Аэрофлот слушает, – ответила мне в трубку та самая кассирша.

– Это – крайком комсомола, – сказал я, стараясь изменить голос, чтобы придать ему больше солидности, – у нас там бронь на Москву.

– Какая бронь? – переспросили в ответ, – вашей брони уже нет, она кончилась.

– Нет, Вы ошибаетесь, у нас точно есть бронь! – повысил я голос, – товарищ вылетает на совещание в ЦК комсомола, нужно срочно продать ему билет.

На той стороне провода замялись, стали листать какую-то тетрадь, чертыхаться и кого-то ругать.

– У нас точно есть бронь! – еще раз строго повторил я в трубку.

– Как его фамилия? – наконец-то спросила кассирша.

– Васильев, – ответил я и приоткрыл дверь будки.

И вовремя приоткрыл, так как тут же услышал крик из окошка кассы:

– Есть тут Васильев от крайкома?

– Есть, – закричал я, предварительно повесив трубку, и гордо пошел к кассе, проталкиваясь сквозь озабоченную толпу.

P.S.

В тот момент мне впервые удалось обмануть «систему».

Я был безумно счастлив этому неожиданному открытию: мне показалось, что с «системой» можно справиться, в ней можно жить, и у меня это получится…

Б.Г. (Февраль 1987)

В каждой студенческой компании был человек, тесно общавшийся с артистической тусовкой. У нас таким был Шура Прохоров (Прошка), у него был свой выход на московский Рок-клуб.

– Есть шанс привезти к нам на ФАЛТ, в Жуковский… группу «Аквариум», – неожиданно сообщил он мне в конце января.

В это трудно было поверить, но Прошка, говорил убедительно:

– Это реально!

Борис Гребенщиков был для нас полубог. Ритм его музыки и замысловатые тексты будоражили сознание. Он был чуть старше нас, но уже считался тайной и полузапретной звездой. Его песни были совсем другие, таких еще никто не пел. В них была какая-то загадка, намек, вымысел, мечта. Они были непонятны, но потому еще более притягивали.

– Да, мы можем договориться о таком концерте, – подтвердили Прошке, – Нужно будет только собрать 200 рублей на их гонорар.